"Ступай в силачи..."
И все-таки сбылась давняя мечта Ивана:
побывать в городе на ярмарке. Было ему в ту пору семнадцать лет, но
казался он значительно старше. И лишь глядя на его по-юношески
округленное лицо, на добрую, застенчивую улыбку, на угловатые
движения, обличавшие в нем подростка, можно было догадаться об
истинном возрасте этого крестьянского парня.
Немного деньжонок сколотил Иван, работая в
бурлацкой ватаге. Все они ушли на хозяйство. Как только сын воротился
домой, Михаила тотчас отобрал у него весь заработок. Осталась лишь
трехрублевка, засунутая под стельку сапога: эти деньги Иван решил
припрятать на всякий случаи. Авось, доведется побывать в городе на
ярмарке, посмотреть на знаменитых силачей. А без денег куда сунешься!
Втайне лелеял Иван и еще одну мечту. Он не
признался бы в ней никому, даже отцу. Эта мечта - самому пойти в
силачи, померяться силою там, на ярмарке, на борцовском ковре.
Иногда в тихие осенние сумерки, когда деревня
постепенно проваливалась в беззвездную черноту ночи и лишь лай собак
да крики сплюшки, проносившейся на упругих своих крыльях над избой
Заикиных, нарушали эту глухую, все обволакивающую тишину, Иван
забирался на сеновал. Там остро и пряно пахло ушедшим летом.
Лежа на пахучем сене, широко раскинув руки,
Иван вглядывался в непроницаемую темь и мечтал... Виделось ему, что
выходит он на огромный помост, устланный каким-то особенным пушистым
ковром. Господин во фраке и цилиндре-такого привелось ему увидеть
однажды па самарской пристани-подходит к нему, поднимает его руку и
провозглашает:
"Знаменитый волжский силач Заикин Иван из
Талызина. Гроза всех борцов!"
Вот против него выходит бороться огромный
человек с толстой грудью, словно обложенной подушками. Несколько
секунд-и противник припечатан к земле.
Тысячи людей поднимают руки, бросают вверх
шапки, картузы и цилиндры, такие же блестящие, как на том господине,
который объявлял выход Заикина.
"Заикин! Иван! Ива-а-ан..."
Иван приходит в себя от криков, раздающихся
где-то рядом.
- Ива-а-ан! Ваню-ю-юха!
- Тут я,- откликается он.
- Вечерять иди. Точно бирюк какой - в сено
зарылся,-ворчит отец.-Не докличешься. Иди в избу, тебя там Антипка
ждет.
В кромешной тьме, навалившейся на деревню
всей своей тяжестью, Иван ощупью спускается вниз и бредет в избу.
На лавке под образами сидит Антипка - погодок
Ивана, но уже стреляный парень. Антипка только что вернулся из города
и пока Заикины, стуча деревянными ложками, хлебают щи из большой
глиняной миски, рассказывает о ярмарке.
На печи глухо стонет дед Зиновий. Видно,
догорает могучая его душа. Догорает медленно, мучительно трудно, не
желая расставаться с богатырским когда-то телом. А Антипка продолжает
рассказывать о ярмарочных чудесах. Ваня слушает внимательно, в оба
уха, стараясь запомнить все. Слушает и отец. Михаила изредка цокает
языком, вздыхает. Потом вмешивается в разговор и начинает рассказывать
про то, как ему было вольготно на ярмарке, как гнул он железную балку,
уложил на лопатки заезжего силача немца и как купцы потчевали его за
все эти подвиги.
- Эх! Отошло, видно, мое времечко! Не
хаживать мне на ярманки... Да и дедка наш больно плох. Кончаются
папаша...- И Михаила перекрестился.
Пока отец ходил за чем-то в овин, Аптип торопливым шепотом уговаривал:
- Разве ж тут жисть? Слышь-ко, поедем, Ванюх,
на ярманку. Малый ты дюжий... В силачи выйдешь... Глядишь, и денег
кучу заработаешь. Там борцы ажио по тыще в день загребают... И купцы
им подношения делают... Хошь, вместе поедем?
- Папаня не пустят,- боязливо выдавил Ваня.
- А ты скажи, что в дворники наниматься
пошел...
В сенях хлопнула дверь, и Антипка торопливо
закончил:
- Опосля... Я к тебе завтра на сеновал
приду... Против ожидания, Михаила отпустил сына на заработки.
- В нужде бьемся,- угрюмо говорил он.- Я тут
как каторжник возле старика. А есть-пить надо. Ты гляди, сынок, что
заработаешь, с верным человеком присылай.
- Ты, батя, не сомневайся,- торопливо
произнес Иван, стараясь скрыть распиравшую его радость. - Мне деньги
на што? Беспременно принлю.
Вышли на рассвете. Было и грустно, и
радостно. За плечами болталась полупустая котомка.
Антипка еле поспевал за широко шагавшим
Иваном. Он, захлебываясь, рассказывал:
- Случай ноне самый подходящий. По всему
городу афиши расклеены. Про борцов, значит. В люди, брат, выйдешь...
Перед народом выступать будешь...
Иван слушал, и широкая улыбка не сходила с
его лица. Будущее виделось ему в самом радужном свете.
В город приехали вечером. Смеркалось. На
улицах кое-где уже зажглись фонари. Их жидкий, колеблющийся свет почти
не пробивал влажной мглы, окутавшей все вокруг. По булыжнику, дребезжа
крыльями, тащилась извозчичья пролетка.
- Слышь, Ванюха, возьмем извощика. Притомился
я сильно. А нам на другой край идти.
- А много ль он возьмет? - боязливо спросил
Иван.
- Да четвертак, небось.
И, не дожидаясь согласия, Антип окликнул
извозчика. Тот подозрительно покосился с козел на двух обтрепанных,
по-деревенски одетых парней.
- Подвезти, што ль, господа голопузые?
- А почем до Съезжей?
- С вашей милости три гривенника,-насмешливо
сказал извозчик.
Долго торговались, пока он наконец согласился
везти за четвертак.
Приехали к знакомому Антипке лавочнику. На
столе пыхтел самовар, в комнате было душно, пахло чем-то сдобным и
кислым.
- Вот, Африкан Егорыч, привез
земляка,-отрекомендовал Антипка Ивана.- Бороться на ярманке хочет.
Такого силача на все наше Талызино нет. Заикин он.
Лавочник, глядя на огромную фигуру Ивана,
неуклюже топтавшегося у порога, восхищенно проговорил:
- Да... Такой парняга в ход пойдет... Это
городским борцам не подарок... Айдате чай пить,- радушно пригласил он
и первым присел к столу.
Иван робел. Судорожно стиснув в пальцах
блюдце с чаем, он односложно отвечал на вопросы хозяина. Ему, простому
деревенскому парню, после убогой обстановки родной избы, где стояли
лишь колченогий некрашеный стол да простые скамейки, где на
коричневых, даже скорее черных стенках не было ничего, кроме вылезших
из пазов кусков пакли, торчавших точно бороды и хвосты диковинных
зверей,- все в этом доме показалось сказочно великолепным. И
необъятный киот, где иконы старинного письма все были в серебряных
окладах, и целых четыре расписных сундука, стоявших вдоль стен, и
высокий коричневый комод с ярусами ящиков, и, наконец, картины в
толстых золоченых рамах, фамильные дагерротипы, с которых смотрела на
Ивана - строго и неприязненно-бесчисленная родня лавочника.
Одна картина особенно приковала его внимание.
На ней был изображен парусный корабль, погружавшийся во взбаламученную
морскую пучину, люди, плывшие на досках, огромные валы с белыми
шапками пены...
- Этой картине цены нет,- перехватил хозяин
взгляд Ивана.- Намедни один знакомый приходил, он в земской управе
служит, говорит, не меньше тыщи за нее взять можно...
И затем, переведя взгляд на Ивана,
проговорил:
- Ты, парень, боролся?
- Баловался малость.
- С настоящими борцами?
- Да нет... Все больше с деревенскими. Да еще
когда в бурлацкой ватаге ходил-там немного...
- Приемы знаешь?
- Отколь ему знать?-вступил Антипка.-Да ему и
не надо. Он у нас костолом-силищи необъятной.
- Господа -так те у нас все больше по
скачкам. А мы народ попроще. Мы завсегда на борьбу ходим.
Выложишь полтину, и целый день удовольствие
имеешь,- отхлебывая чаи, говорил хозяин.
- Небось, силачи эти, которые сюда наезжают,
покрепче наших, деревенских-то, будут? - спросил Иван.- Они, чай, с
господских-то хлебов здоровей нашего...
- Не, милок, не думай,- замахал руками
лавочник.-Такие среди них хлипкие попадаются-на удивление. В чем
только душа держится. Они все приемами берут... Каждый, почитай, не
одну дюжину этих приемов-то знает. А когда меж них несогласие- глядеть
страшно. Так друг друга и мутузят, так и возят-и под микитки, и
взашей, и по-всякому... Но против нашей силы русской, без хитростев,
никто устоять не может-ни немец, ни француз, ни англичанин.
Лавочник восхищенно взглянул на Ивана и
добавил:
- Ты, милок, им беспременно покажешь, почем
фунт гребешков.
Из горницы хозяин повел гостей по скрипучим
половицам в крайнюю комнату, в которой, кроме топчана и двух табуретов
да герани на единственном окне, ничего не было.
- Не обессудьте, гости дорогие, бедно живем.
Зато тут покойно будет.
- Жестко спать - хвори не бывать,- пошутил
Антипка.
Друзья задули лампу, укрылись рядном и тотчас
уснули, словно провалились куда-то.
