Глава №10
МОИ СПОРТИВНЫЕ УНИВЕРСИТЕТЫ
Когда я закончил карьеру действующего
спортсмена, мне предложили должность старшего тренера Ростовской области
по тяжелой атлетике. К этому времени бессменные чемпионы России,
штангисты Дона стали занимать «надцатые» места. Очень скоро я прослыл в
донском краю чуть ли не скандалистом.
— Ничего! — отвечал я в таких случаях. — Пусть
считают скандалистом, но халтурщиков от штанги я из залов повыгоняю! И в
шахматы во время тренировок играть не дам, и машины свои чинить в то
время, когда ученики в спортзале занимаются чем кому заблагорассудится.
Я на них давно зуб имею, на халтурщиков. Еще с
тех свердловских времен. Ну, не везло мне первое время с тренерами — и
все! Приехал в Свердловск окрыленный, думал, наконец-то дорвусь до
настоящих занятий штангой, в настоящей армейской секции, у грамотного
тренера. Секция, конечно, была, но вот тренер... Не знаю уж, где такого
отыскали, «почасовика». Похоже, ему было абсолютно безразлично, чем мы
занимаемся. Спросишь — скажет какую-то банальность. Не подойдешь— весь
вечер просидит в углу, перебирая бумаги. А то и вообще исчезнет
неизвестно куда. Ребята наши, а среди них были уже и мастера спорта,
всерьез его не принимали и полагались больше на свой прошлый опыт. А у
меня его — кот наплакал. То к одному пристану — мол, подскажи, в чем
ошибка у меня при рывке, то к другому. В книжку старенькую, где уроки
Плюкфельдера, снова заглядываю. В магазине ни одну брошюру о спорте не
пропускал — но ведь о штанге пишут так редко...
А пока, худо-бедно, я все же тренировался. На
сборы меня вызывали регулярно, питание было хорошее, соревнования время
от времени проводились — жить можно! Вскоре меня даже вызвали на
какое-то ведомственное армейское первенство в Ташкент. Так далеко мне
еще пока ездить не приходилось. Вот она, начинается спортивная судьба,
дальние пути-дороги, не без самодовольства думал я. Выступал я в
полусреднем весе и в грязь лицом вроде не ударил: выполнил норматив
кандидата в мастера спорта, а это, конечно, звучит гораздо
привлекательнее, чем перворазрядник. И даже улучшил в толчке рекорд
Свердловской области. Начальство моим выступлением осталось довольно —
понемногу я все-таки становлюсь штангистом!
Но гораздо больше волновали меня те
соревнования, которые начнутся через пару недель в Свердловске,
чемпионат Российской Федерации! Это не шутка. Штангисты знают, что в
некоторых весовых категориях стать чемпионом нашей республики потруднее,
чем выиграть чемпионат мира! И мне, подумать только, выпадает счастье
выйти на один помост с гроссмейстерами «железной игры».
Вдобавок узнаю, что сборную команду Ростовской
области везет в Свердловск Рудольф Плюкфельдер. В моем солдатском
чемоданчике хватало его фотографий, вырезанных из журналов и газет.
Плюкфельдер прекрасно смотрелся на помосте — сухощавый, элегантный. Вот
снимок времен Олимпиады в Токио: Плюкфельдер и венгерский атлет Дьёзе
Вереш. Рядом с Рудольфом венгр — настоящий богатырь! Однако он стоит на
второй ступени, а Плюкфельдер — на чемпионской. Это мне очень нравилось,
и я как-то меньше расстраивался, когда смотрел на себя в зеркало.
К этому времени я уже все, что можно было
прочесть о Плюкфельдере, кажется, прочел. Он — человек, необычной
спортивной судьбы. Кемеровский шахтер, за штангу взялся в том возрасте,
в котором сейчас некоторые заканчивают активные занятия спортом и
переходят к активному просмотру телевизионных передач. Самоучкой
поднимал штангу, да еще и других учил. Со временем стал одним из
популярнейших штангистов мира.
В олимпийский Рим ехал за золотой медалью, так
об этом поспешили уведомить зарубежные газеты. Но на последней
тренировке повредил мышцы спины... На следующую Олимпиаду в Токио сам
приехал выступать и привез... своего ученика, «мухача» Алексея Вахонина.
Оба, тренер и его воспитанник, стали олимпийскими чемпионами. Говорят,
что это — беспрецедентный факт в истории спорта. В любом случае
Плюкфельдер вписал в эту историю прекрасную страницу.
А сейчас он носит неофициальное звание
«профессора штанги». Мир тяжелой атлетики глубоко чтит познания и
авторитет «папаши Плюка», хотя он еще совсем не старый человек. И на
тренировках порою поднимает не меньше своих учеников.
Вот бы у кого потренироваться! А почему,
собственно, и нет? Служба у меня заканчивается. Человек я неженатый,
могу ехать куда вздумается. Говорят, Плюкфельдер уважает спортсменов,
которые умеют «пахать» и не ныть при этом. Так я же как раз такой
человек! Вот приедет он в Свердловск, выступлю как можно лучше. А потом
подойду и скажу: не откажите, Рудольф Владимирович, поработайте со мною
немного, я за вами поеду, куда прикажете. Хочу, понимаете ли, стать
чемпионом мира, да не знаю как. Или что-нибудь в этом роде. Вдруг он
возьмет и согласится!
Как я старался на этих соревнованиях, как
терпел под штангой, держа ее со скрежетом зубовным! Но только
Плюкфельдер, увы, не обратил на меня ни малейшего внимания. Тем более,
мне пришлось соревноваться в одном «потоке» с тяжеловесами. А на их фоне
я, худой, корявый, с примитивной техникой, и подавно не смотрелся.
Рудольфу Владимировичу, мне потом сказали, больше понравился Вовка
Головин. Красиво тот свердловский парень работал, но я-то уже знал, что
«упираться», терпеть он не умеет.
В общем, не показался я Плюкфельдеру. И очень
расстроился. Хотя должен был радоваться: все-таки впервые выполнил
норматив мастера спорта СССР! В полусреднем весе. И ребята, которые
прибежали меня поздравлять, удивились моей кислой физиономии. Но долго
грустить, да еще с друзьями? Вскоре я уже хохотал над чьей-то шуткой, а
потом взял слово и потребовал тишины.
— Сегодня как будто 12 октября 1968 года, —
сказал я торжественно. — День открытия Олимпийских игр Мехико. Так вот,
чтобы вы знали: на следующей Олимпиаде я буду участником. Вас всех
записываю в свидетели!
Думаю иногда: была ли это уверенность в своих
силах? Вряд ли, скорее самоуверенность. Но мечта — точно была. А без
мечты, без дерзости наше дело мертвое. Когда я вернулся в свою родную
часть, на груди сиял квадратик мастера спорта СССР. Все меня от души
поздравляли, особенно замполит. И только старшина поковырял начищенный
значок желтым от табака ногтем и с обидной улыбкой посоветовал:
— Сними эту цацку. Она — не армейская!
— Нет уж, батя! — на правах полугражданского
человека не согласился я. — Такую цацку сам маршал застыдится носить!
Перед демобилизацией любой солдат — в состоянии
полета: весь мир перед тобой, выбирай дорогу! Но я уже, кажется, твердо
выбрал спорт. И потому не стал долго отдыхать в родительском дому, а
через три-четыре дня собрался в путь. Он лежал в город Армавир. Ближе
городов не было, а мне, я это понял, нужны настоящие занятия штангой. В
нашем селе, к сожалению, условий для этого не было. Вот я и решил: буду
работать, а все свободное время — штанге.
Устроился слесарем в автоколонну. В первый же
день, конечно, ринулся искать секцию тяжелой атлетики, в моем
представлении она должна быть в любом городе. Но она, к сожалению,
просто существовала при местном «Спартаке». Серьезных занятий там никто
не вел, помещение запущенное, зимой к полу тряпка примерзает... В общем,
ерунда, а не секция. Хотя руководил ею мастер спорта. Но до того он
обленился, отстал от современной методики, что его советы мне никакого
доверия не внушали. Впрочем, тренер с ними не особенно набивался, на
занятия и то приходил от случая к случаю.
И вот ведь что интересно: когда я уже кое-чего
добился в спорте, тренер этот не поленился, разыскал меня. Зачем? А как
же, мол, первый твой учитель! Не посодействую ли я, чтобы ему присвоили
звание заслуженного тренера республики? Между прочим, одно время в
тяжелой атлетике было такое поветрие. Некоторые известные штангисты
придумывали себе в тренеры кого угодно. Всем было известно, что это —
очевидная липа. Тем не менее своим «авторитетом» такие спортсмены
«пробивали» для мнимых наставников кое-какие блага и даже высокие
звания. Зачем они этим занимались, трудно сказать. Сейчас к подобным
делам относятся гораздо строже и порядка стало больше. А тогда иной раз
чемпион и сам забывал, кто у него сегодня числится тренером.
Околоспортивное делячество мне всегда было
противно. Вот почему я не грубо, но твердо отказал своему «первому
наставнику» из Армавира. Тем более, в числе себе подобных горе-тренеров
он был у меня даже не первым.
В общем, я вскоре понял, что не в тот город
попал, но куда деваться? Жилось трудновато, получал немного, да еще
как-то умудрялся помогать родителям. Тренировки же не бросал. Не
удивительно, что вес у меня не рос, а даже падал: из средневесов опять
опустился на категорию ниже. Я попросил руководителей армавирского
городского спорткомитета направить меня куда-ли6o на тренировочные сборы
— хоть встряхнуться, посвежеть! Но и к этому отнеслись прохладно.
Спасибо, автоколонне шоферы поддержали: подошли к начальнику, уговорили,
и он отпустил меня на сбор, без сохранения зарплаты. Местком, правда,
выделил 20 рублей расходы «будущему чемпиону». И я был несказанно рад.
Помчался в Туапсе: здесь проводила
тренировочный сбор команда России во главе с Плюкфельдером. А я пока
присматривался, как солидные люди поднимают штангу. Аппетит на нее у
меня все равно не проходит, хотя в столовой приходится быть очень
скромным: денег в обрез. Утром — пирожок с молоком, в обед — два пирожка
с кефиром, на ужин — котлетка. Однако не унывал.
Зато повезло в другом: в моем номере в
гостинице поселился Гена Терехов. Штангист, несколько лет занимавшийся в
Шахтах у Плюкфельдера. Это показалось мне хорошим предзнаменованием.
Гена, собственно, и сказал Плюкфельдеру о моем большом желании
тренироваться у него. Как-то вечером возвращаюсь я с прогулки. Смотрю —
около гостиницы сидят на скамейке Рудольф Владимирович и несколько ребят
штангистов. Узнал я его издалека. Сердце забилось... Волнуюсь, но иду,
виду не подаю. Вежливо поздоровался и прохожу как будто мимо.
— Ну-ка, подойди! — окликает. — Ты Ригерт?
— Я…
— Где-то видел, кажется. Лицо знакомое.
— В Свердловске, может быть, на первенстве
России? Я в тренировочном зале часто рядом стоял...
— Я и говорю, вроде лицо знакомое. Давай-ка
включение посмотрим, — без всякого перехода приступил к делу
Плюкфельдер.
«Включение» — слово, очень популярное среди
штангистов. Есть включение — можешь надеяться на высокие достижения. Нет
его, дело осложняется. Это — разгибание рук в локтевых суставах. Если
разгибание полное, штангисты говорят, что руки «включаются». Особенно
важно это при толчке. При хорошей подвижности в локтевых суставах вес
фиксируется четко, красиво и судьям не к чему придраться. А без этого
самого включения картина смазывается — не поймешь, вытолкнул штангист
снаряд на прямые руки или дожимает его, что правилами категорически
запрещено. Можно по пальцам перечислить счастливчиков, у которых
включение идеальное: Киржинов, Алексеев, Устюжин... А многие ребята так
и мучаются до конца своей спортивной карьеры: всем они сильны, но вот
проклятые локти подводят... Опытный тренер прекрасно об этом осведомлен
и, принимая новичка, в первую очередь проверяет его руки.
«Включение» я Плюкфельдеру демонстрировать не
стал. Это его слегка озадачило. Но мне показалось обидным выгибать руки
среди улицы — не жеребца ведь покупают...
— Я, — говорю, — завтра приду на тренировку.
Там и покажу, а здесь... народу много.
— Но у нас тренируется сборная республики, — с
нажимом на последних словах сказал Рудольф Владимирович.
— А я где-нибудь... в уголке...
В зале Плюкфельдер ко мне не подошел, и я оценил его тактичность. Он со
стороны присматривался. Что-то ему, верно, все же понравилось. Гораздо
позже Рудольф Владимирович сказал, что именно: к снаряду я подходил
собранный, упругий, а выполнив упражнение, отходил как тряпка. Это, по
его мнению, указывало на природную способность расслабляться после
нагрузки. Качество, незаменимое в любом виде спорта.
После тренировки он коротко сказал:
— Давай адрес. Напишу письмо. Приедешь в Шахты.
Остальное я устрою.
Когда я получил письмо и пришел в горсовет
«Спартака» забирать документы, председатель назвал меня «дезертиром».
Года через три мы встретились на каких-то соревнованиях, и он сказал,
что я совершенно правильно поступил, уехав в то время из Армавира.
...29 мая 1969 года я шагал по перрону станции
Шахтная с видавшим виды солдатским чемоданчиком в руках. Он был
нетяжелым: «штангетки» и ремень, темно-зеленое хлопчатобумажное трико,
майка, рубашка — вот и весь мой багаж. Я казался себе д'Артаньяном,
приехавшим завоевать Париж с шестью экю в кармане, Не знаю, сколько в
переводе на наши деньга будет шесть экю, но вряд ли у меня в этот момент
было больше. Однако на настроение не жаловался. Жизнь, кажется, сулила
то, о чем мечтал.
Я давно заметил, что при встречах спортсмены
особых эмоций не проявляют. Москвич и тбилисец встречаются, допустим; в
Хабаровске, а вид у них такой, будто они вчера целый день провели
вместе. Короткое приветствие, «как дела?» — и все. Привыкли — часто в
разъездах. Вот и Плюкфельдер встретил меня в зале тяжелой атлетики
Шахтинского Дворца спорта, как будто я бываю здесь через день. А в том,
что приеду, он, видимо, не сомневался.
Стал я для начала, как обычно, на "весы.
Подошел Рудольф Владимирович, посмотрел — 76 килограммов, для среднего
веса маловато! Не тратя слов, сунул талонов на питание, и мы с Володей
Перхуном, молодым тяжеловесом, отправились в столовую. Там я в первый
раз удивил стокилограммового Володю, выпив после плотного обеда то ли
десять, то ли двенадцать стаканов молока. После этого город, по которому
мы отправились прогуляться, показался гораздо красивее, чем вначале.
Попасть в секцию Рудольфа Плюкфельдера очень
непросто. Первые же занятия убедили меня, что мне повезло. Шахтинская
школа тяжелой атлетики гремела на всю страну. Штангисты шахты «Южная» №
1 были чемпионами СССР среди команд производственных коллективов. Так
что было на кого посмотреть и у кого поучиться.
В это время еще не сошел с помоста олимпийский
чемпион Алексей Вахонин. С ним серьезно соперничал мастер спорта СССР
международного класса Лев Андрианов, выигравший титул чемпиона страны в
легчайшем весе. Ваня Назаров блестяще выступал в полусреднем весе. В
отличной форме был чемпион РСФСР полутяжеловес Рудольф Шум. Сильнейшим в
Европе среди юниоров стал тяжеловес Володя Перхун. В это же время
приехал в Шахты и весьма усердно тренировался у Плюкфельдера Василий
Алексеев. Их пути в дальнейшем разошлись, но забывать об этом периоде, я
думаю, не стоит. Все они были очень разные и по характерам, и по манере
выступлений. Но одно их роднило: самое серьезное отношение к «железной
игре», самоотдача на тренировках, стойкость на соревнованиях. Здесь уже
чувствовалась опытная и твердая рука Плюкфельдера.
В городе авторитет наставника «богатырской
дружины» был очень велик. Вот почему я без особенных хлопот устроился
подземным электрослесарем на шахту «Южная». Конечно, наслушавшись
разговоров о нелегкой и порой опасной работе шахтеров, я немного
побаивался — справлюсь ли?
Сомнения оказались напрасными. Как и везде, для
успеха прежде всего потребовалось желание. Физическая закалка позволила
мне легко справиться с немалыми нагрузками, которые ложатся на
шахтерские плечи. В общем, довольно: скоро я стал в лаве своим. В работе
почти не отличался от бывалых горняков, но стоило мне открыть рот — они
принимались хохотать. То я лаву назову проходом, то никак не возьму в
толк, что такое «тормозок». Думал, это какая-то деталь горных машин.
Оказалось, шахтерский завтрак в традиционной «авоське»... Я вообще с
удовольствием отмечал, что шахтерская жизнь чем-то напоминает мне
армейскую, Как и в каждом взводе, в каждой бригаде есть свой весельчак,
свой силач и т. д. Шуточки под землей отпускаются такие, за которые на
поверхности можно и по шее получить. Но зато, когда в лаве аврал, надо
видеть, как дружно и напористо работают бок о бок все. Если требует
обстановка, они не покинут лаву две, а то и три смены, пока не устранят
неисправность, не подготовят фронт работ для товарищей.
Обычно после смены горняки любят не спеша, с
толком и расстановкой помыться в душевой. Я же, наскоро ополоснувшись,
мчался к трамваю: после тренировки все равно придется повторить эту
процедуру. Последние часы в шахте я уже не мог не думать о штанге.
Скорее бы в зал! Неважно, если ты почему-либо задержался в шахте — он
открыт круглые сутки. Это не преувеличение. Один шахтинский мастер
спорта тренировался в тот период с двух часов ночи — иного времени он
выбрать не мог. И никто особенно не поражался. В Шахтах тренировались
самозабвенно.
Хорошее питание и рациональные тренировки
быстро сделали свое дело. Через две недели я весил уже 78 килограммов.
Штанга на тренировках сразу показалась легче. Попросил я Плюкфельдера
разрешить мне ночевать в тренерской комнате Дворца спорта. Там стоял
широкий старый диван. Дело в том, что мне приходилось терять массу
времени на переезды из общежития на шахту и обратно - они находились в
разных концах города. Рудольф Владимирович согласился. И вот мало того,
что мне предоставляют на ночь тренерскую комнату, еще и дают из
гостиницы постельное бельё! На этом диване я проспал полтора года. Сны
мне снились самые чемпионские.
Наконец подошли первые соревнования.
Плюкфельдер объявил о тренировочном сборе. И за эти три недели я в
полной мере понял, что такое настоящий тренер.
В 7 часов 30 минут Рудольф Владимирович будил
меня на зарядку и проделывал ее вместе со мной. А когда у него
заканчивался рабочий день — никто, по-моему, не знал.
Ну, конечно, он прекрасно разбирался в технике
работы со штангой. Но ведь разбираются многие! А ты попробуй научи этому
молодого парня, у которого полный набор неправильных навыков... Как у
меня, например. А если таких не один десяток? Какое безграничное
терпение нужно иметь чтобы сделать из крепкого парня классного
штангиста!
Плюкфельдер это терпение имел. Он мог сто раз
заставить тебя повторить нужный элемент, пока не добивался чистоты
выполнения. Казалось, что этот человек просто неутомим. «Некоторые
элементы техники должны быть доведены до автоматизма!» — любил повторять
Рудольф Владимирович. Очень не понравился вначале мне этот тезис.
Робота, думаю, что ли, из меня делают? Но потом понял: действительно,
некоторые элементы на помосте осмысливать некогда. Ну, например, когда
вес сверхпредельный и штанга тебя «бьет»: в момент, когда она ложится на
грудь, состояние — полубессознательное. Вот тут и важно не терять схему
движений. Здесь уже рассуждать некогда, должна сработать «автоматика».
Это понимание пришло ко мне не сразу. Но
Плюкфельдер и не настаивал на беспрекословном повиновении. Он учил нас
все осмысливать. Но если требовалось, умел доказать свою правоту. Каждый
элемент техники он объяснял подробно, всесторонне, не замыкаясь на
одной, пусть даже самой правильной схеме. Например, объясняет он нам
технику жима. Приводит примеры образцового выполнения этого упражнения
тем или иным чемпионом, демонстрирует кинограммы. И тут же показывает
технику экс-чемпиона РСФСР Дуганова. Он считает ее неправильной, но тем
не менее объясняет. Досконально, с трех точек зрения: физиологии, физики
и геометрии. Мы узнаем о роли каждой мышцы в этом упражнении, об
элементарном расчете углов приложения силы... Рудольф Владимирович ловко
и привычно рисует на доске смешных человечков, неутомимо поднимающих
штангу, и нам становится ясным то, что хочет доказать наставник.
Мы поражались: когда он успевает придумывать
упражнения для наших тренировок? Причем для каждого штангиста — разные.
Кое-кто из тренеров посмеивался. Они считали, что чрезмерное количество
подводящих упражнений никому не нужно. У меня, например, в тот период
было 38 (!) упражнений. Среди них много таких, которые заставляли
моментально ориентироваться в меняющейся обстановке!
В декабре 1974 года, на розыгрыше Кубка СССР в
Запорожье, я поднял в рывке 178 килограммов, на 3 килограмма больше
своего мирового рекорда. Когда делал «подсед», то есть садился со
штангой над головой, меня повело в сторону. Не знаю, как удалось
сохранить равновесие и встать. Друзья-штангисты говорили потом, что они
были уверены: снаряд опрокинет меря на помост. Каждый знает по опыту,
как трудно бороться с бунтующей штангой!
А я вспомнил свои первые тренировки у
Плюкфельдера. Было у него такое упражнение: ходьба со штангой над
головой в глубоком седе. Положение спортсмена, как при рывке. Он
«распластан» на помосте, а Рудольф Владимирович командует: «Шагом марш!»
Потихоньку начинаешь двигаться, снаряд «водит» тебя из стороны в
сторону, а тут звучит команда: «Быстрее!» Бросать штангу не хочется, вот
и демонстрируешь под нею чудеса изворотливости.
Потом на соревнованиях мне говорят — чудом,
мол, удержался! Или ссылаются на гибкость моих суставов. Последнее,
конечно, было, но главное все-таки — тренированность.
Очень большое значение придавал Рудольф
Владимирович составлению планов занятий. И это естественно! Правильно
составленный план, с учетом физической, технической, морально-волевой
подготовки, — залог успеха. Но он никогда не вручал план непосредственно
перед тренировкой. Всегда заранее. Почитай, подумай. Если у тебя есть
свои соображения, высказывай. Плюкфельдер обычно приходит на тренировку
чуть пораньше. Он всегда готов обсудить план, и вполне возможно, кое-что
придется изменить. В конце концов, ты ведь знаешь себя лучше любого
тренера...
Наш наставник добивался, чтобы его ученики
осмысливали свой тренировочный процесс. Я с удивлением обнаружил, что не
всем это нравится. Кое-кто говорил:
— Он опытный тренер, олимпийский чемпион. Он
все должен сам предусмотреть!
Если Рудольф Владимирович убеждался, что парень
не хочет вникать в суть тренировок — что же, он «все предусматривал»
сам. Но особенных надежд на такого штангиста уже не возлагал.
В тренировках, на мой взгляд, тренер и ученик
должны быть одинаково активны. Иначе трудно ожидать хорошего результата!
И так же, как тренер, бесконечным терпением должен отличаться спортсмен.
Поясню на таком примере. У спортсмена разладилась техника рывка, и он
занимается ее «правкой». Наконец, нужное движение найдено. Назначается
десять контрольных подходов. Семь из них спортсмен делает чисто, три —
неудачно. Тренер испытующе смотрит на штангиста:
- Может быть, еще серию контрольных?
Но ученик уверяет его, что правильная схема
найдена, а эти три подхода — ерунда, случайность. Наставнику приходится
верить и соглашаться, А через неделю на соревнованиях штангист делает
все три подхода в рывке... точь-в-точь, как те три, «смазанные». Кто же
здесь виноват — ученик или тренер? Я считаю, что ученик.
Иногда приходится видеть, как спортсмен,
заканчивая тренировку, выполняет приседания со штангой на плечах.
Спросишь его — что, мол, ноги ослабели? «Да нет, — говорит, — недобрал
несколько тонн, вот и приседаю». В плане у парня значится суммарный вес,
который он должен поднять за тренировку, — допустим, 20 тонн. Сюда
включаются любые движения со штангой. И вот, закончив, по сути, занятия,
он спешит набрать «тоннаж». А зачем, почему? Он и сам не знает. Привык
слепо верить цифрам. Конечно, они в какой-то степени дисциплинируют,
контролируют и т. д. Но зачем выполнять упражнение, кстати, весьма
трудоемкое, которое в данный момент тебе заведомо не нужно? Лишь бы
«очистить душу» перед планом? Вот это и называется бездумным подходом к
занятиям спортом. А ведь у парня есть недоработки, ошибки в технике, о
которых он прекрасно знает. Почему же в конце тренировки не поработать
над их устранением? Это, конечно, потруднее, чем элементарное
приседание, но зато приносит гораздо больше пользы. «Методика должна
основываться на подтягивании слабых мест», — не раз говорил нам
Плюкфельдер, и это стало основным принципом в моих занятиях тяжелой
атлетикой.
Кстати, о «тоннаже». Рудольф Владимирович
всегда требовал, чтобы мы засчитывали только те веса, которые
действительно подняты на тренировке. Если, например, вы делаете подход в
толчке к штанге весом 150 килограммов и он неудачен, воздержитесь
плюсовать к заданию эти килограммы. Сначала чисто поднимите штангу.
По-моему, кроме Плюкфельдера, так не делает ни один тренер в нашей
стране, в том числе и в сборной СССР. Он считает — и я разделяю его
точку зрения, что такая методика учит спортсмена серьезнее относиться к
каждому упражнению со снарядом — кому же охота повторять его дважды!
Волей-неволей настраиваешься, словом, тренировка чуть-чуть приближается
к соревнованиям. А это очень важно.
Многое я не понимал из того, что обязывал нас
делать Плюкфельдер, но вникать старался во все. Чувствовал, что попал
наконец к настоящему мастеру. Да и он, надо сказать, основательно взялся
за новичка. Иногда мне казалось, что Рудольф Владимирович задался целью
вложить в меня все лучшее, чем он владел сам.
Неповторимое ощущение было в ту пору: я
просто-таки наливался силой. Ел, как говорится, за троих, работал —- за
семерых. Чувствовал, что это должно вот-вот воплотиться в какие-то
результаты, и с нетерпением ждал любых соревнований.
Они, конечно, пришли. Их было много, и
большинство стали для меня счастливыми. А все благодаря тому, что я
встретил в свое время такого тренера, как Рудольф Плюкфельдер.
