Говорят, что есть спортсмены, которые не любят
соревнований. Тренируются они с удовольствием. Но вот соревнования для
них — острый нож! Неужели это правда? Я тоже люблю тренироваться, и для
меня «не допахать» в зале — форменная трагедия. Однако тренировки — это
все-таки будни. А соревнования — конечно же, праздники!
Сколько себя помню, не мог их дождаться. Это не
только тяжелой атлетики касается: в нее я ведь пришел довольно поздно.
Например, если у нас проводилась школьная спартакиада, записывался на
соревнования по всем видам спорта. Ничего, не уставал. Особенно бег
любил, на короткие дистанции. Очевидно, это соответствовало моему
темпераменту. Результатов не помню, хотя, говорят, у меня были все
данные спринтера и даже тогда они, наверное, проявлялись. Во всяком
случае, на районных школьных соревнованиях побеждал.
Но результатов, повторяю, не запомнил, да и не
интересовался, честно говоря, в то время ни секундами, ни килограммами,
это уже позже пришло. А вот быть впереди всех на финише, обогнать Юрку
из параллельного класса, а еще пуще Славку из соседнего села — это
понимал. Или расквасить другу нос в «боксерской секции» — была в нашей
деревне такая, сам и руководил ею. У нас имелись почти настоящие
перчатки да огромная жажда помериться силами, которая до этого утолялась
повсеместно, что скрывать, но без перчаток. О технике, методике и т. д.
мы и понятия не имели. Тем не менее на пыльном, истоптанном босыми
пятками «ринге» мы выясняли отношения принципиально и по-джентльменски.
В бою— драться так драться, после боя все забыть и остаться друзьями.
Вообще мальчишеский рыцарский кодекс у нас
соблюдался строго, хотя никем он не был писан. Нарушившего правила
ожидало всеобщее презрение, и худая слава о нем могла даже выйти за
пределы села.
Мы наизусть чуть ли не с младенческих лет
усваивали такие понятия, как «двое дерутся — третий не влипает»,
«лежачего не бьют». Считалось, между прочим, дурным тоном ударить
соперника первым — и это по-своему дисциплинировало, формировало
характер. А чтобы пнуть кого-то ногой, тем паче — лежачего, такая
низость и в голову не могла придти!
Это сейчас появилась такая мода и в городах, и
даже в селах: окружает хилая шпана парня и может забить-заклевать
туфлями, в которых только что отплясывала на танцплощадке...
Знаю эту публику, не на облаке жил. И очень
крепко не уважаю. Были и стычки. После одной прогулки по вечернему
бульвару в Шахтах остались у меня на теле ножевые отметки. Не глубокие,
к счастью. И все-таки не обхожу стороной подозрительные компании,
шастающие еще не так редко по городу. И шпана, будем называть вещи
своими именами, чувствует, мне кажется, заряженность на ответ и
сторонится.
Но я немного отвлекся. Итак, джентльменское
отношение к сопернику впитал, можно сказать, со здоровым деревенским
молоком. И, думаю, сумел сохранить это отношение, пройдя через медные
трубы и чертовы зубы большого спорта.
Всегда любил сильных соперников. Без них что за
жизнь? Победить в схватке с прекрасно подготовленным, волевым,
честолюбивым бойцом — вот это спорт! Я ведь в него пришел не ради
медалей — в свое время о таких вещах и не думалось. Однако тянуло в
спортзал, на беговую дорожку, на футбольное поле. Туда, где можно
помериться силами со сверстниками! А ради этого стоило, например, без
конца поднимать в своем дворе «штангу» — крепкую палку, на которую я
насадил два железных тракторных противовеса. Или висеть, как обезьяна,
на ветвях шелковницы, что у нас росла: по ней я мог спуститься и
подняться до верха с закрытыми глазами не хуже Тарзана. Вот прекрасное
упражнение для любого спортсмена — лазание по деревьям! Его, кстати,
признавали многие советские авторитеты физвоспитания в послевоенные
годы. А сейчас, в пору ранней специализации, стали понемногу забывать.
Многие специалисты удивлялись, что, мол, у
Ригерта очень короткая разминка: скажем, начались соревнования в рывке,
остается 10—12 подходов, то есть на помост выйдут всего 10—12 человек, а
он только берется за гриф разминочной штанги! В толчке — и того меньше,
порою за 8 подходов до старта лишь начинал разминочные толчки! Немногие
позволяют себе подобное, разминка— вещь серьезная.
Все я понимал не хуже других и, возможно, даже
серьезнее многих относился к разминке. Тут уж ко мне не подходи — к
большим делам готовлюсь. А что бы это не занимало слишком много времени
— есть небольшой секрет. Соперники, соперники! Они на меня действовали
не хуже, чем разминка! Подъехал, скажем, ко Дворцу спорта, взглянул на
афишу чемпионата по тяжелой атлетике, вчитался в имена, которые там
перечислены, и уже теплая волна пошла по телу. Зашел в вестибюль, в
разминочный зал, встретился с теми атлетами, что сегодня выйдут
сражаться со мной на помосте, — и шерсть дыбом, в груди горячо, глаза
вспыхнули... Зачем же мне слишком длинная разминка?
Но это вовсе не значит, что я испытываю, к
своему сопернику какие-то плохие чувства. А не секрет, что и так бывает.
Мало того, некоторые тренеры специально «науськивают» своих учеников на
противника. Они считают, что, разбудив в атлете злость, неприязнь,
добьются мобилизации всех его сил для успешного выступления.
Для успешного выступления нужно много чего.
Буду говорить об этом на протяжении всей книжки и даже, кажется, начал с
первых страниц. Но не думаю, что неприязнь к человеку помогает. Как
совместить занятия спортом, делом искренним и чистым, со злобными
эмоциями? Им не место на спортивной арене. И вообще это чуждо морали
советского человека. Я не моралист и стараюсь не употреблять высокие
слова к месту и не к месту. Но бывает, что без них просто не обойтись.
Судьба послала мне такого соперника, что лучше
и пожелать трудно — болгарского штангиста, олимпийского чемпиона Андона
Николова. Он и мировые рекорды у меня отнимал, и на международном
помосте мы рубились так, что искры вокруг летели, приятно вспомнить!
Расскажу еще о наших «дуэлях», это, пожалуй, интересно. Но вот недавно в
Варне, где проходили соревнования штангистов «Дружба-84», моему ученику
супертяжеловесу Александру Гуняшеву срочно потребовалось лекарство — он
получил травму, а скоро выступать. Николов, узнав об этом, посадил меня
в свою машину, и мы, объездив половину Варны, нашли-таки то, что нам
требовалось.
Позже Андон пригласил меня к себе, я ночевал у
него и чувствовал, что нахожусь в доме друга. Так оно и было. Я искренне
симпатизировал своему грозному сопернику, и чтобы пожелать ему срыва,
неудачи при очередной схватке — да никогда! Напротив, выходит Андон на
помост — клянусь, болею за него, желаю успешно поднять вес! Я уже
настраиваюсь, что мне придется поднимать столько же или побольше — в
зависимости от ситуации. На то и борьба, на то и спорт! А ловить шанс в
чужих неудачах — это уже что-то другое.
В Варне, вспоминая дни былые, я рассказал
Николовy, об этом. И он со свойственной ему мягкой улыбкой признался,
что испытывал по отношению ко мне абсолютно то же самое. Очевидно,
поэтому мы, чувствуя человеческое расположение, всегда тянулись друг к
другу в свободное от соревнований время. И никакой фальши, натянутости и
показухи здесь не было. Мужское соперничество, мужская дружба. Без
лишних сантиментов.
Конечно, каждый человек себя должен воспитывать
сам — так, кажется, сказал тургеневский Базаров. Но порой, бывает, от
первых спортивных успехов начинает кружиться молодая буйная головушка.
Вот тут-то нужен твердый характер умного тренера.
Правду сказать, со мной особенно никто не
нянчился и в детстве, и позже. Но все-таки влияние моего тренера
Рудольфа Плюкфелъдера сказывалось и сказывается буквально во всем. И
если я в этой книжке когда-то забываю об этом упомянуть, то пусть всегда
подразумевается: за всем, чего я достиг в спорте, стоит тренер Рудольф
Плюкфельдер. Это можно объяснить: чемпиону достается популярности и
славы раз этак в десять больше, чем самому авторитетному тренеру. Тут уж
ничего не попишешь: люди желают смотреть по телевизору, как поднимает
штангу Давид Ригерт, а не как кусает за кулисами пальцы Рудольф
Плюкфельдер. После соревнований толпа ждет чемпиона, чтобы взять у него
автограф, и тренер тоже будет терпеливо переминаться с ноги на ногу,
пока триумфатор не закончит эту в общем-то приятную, несмотря на жалобы
и гримасы нашего брата, процедуру. А он, тренер, возможно, в этот момент
не слишком твердо держится на ногах, и ему бы лучше сесть где-либо в
уголке, чтобы не видели, как он полезет в карман за валидолом. Мы ведь
умеем вынуть душу из своего наставника.
И вот однажды, когда каждый день прибавлял мне
силу и результаты росли с фантастической быстротой — так, по крайней
мере, писали потом в газетах, — меня занесло на не таком уж крутом
вираже. Дело было в Шахтах, в городе, куда я приехал исключительно
потому, что там жил и работал Рудольф Плюкфельдер. Давно мечтал о
настоящем тренере, который вложит в тебя и мастерство, и душу, — и вот,
верится, нашел. До этого пришлось в основном заниматься штангой
самостоятельно, например, в армии или у таких наставников, которых
вспоминать неохота. И хотя я стал мастером спорта, до настоящего
мастерства мне было еще ох как далеко!
Итак, всласть тренируюсь у прекрасного
специалиста, и он в меня, кажется, начинает верить. Одного только хочу:
скорее бы соревнования, чтобы укрепить эту веру, да и самому интересно,
насколько же я вырос как штангист за короткий срок. И вот пришла пора. В
Шахтинском летнем театре парка культуры и отдыха проводится первенство
южной зоны РСФСР по тяжелой атлетике. С волнением читаю стартовый
протокол. Очень интересуюсь одной фамилией. Ура, она здесь! Виктор
Яценко, средневес из Армавира, бессменный чемпион юга России. Вот с
ним-то мне и надо «свести счеты»! Ничего, собственно, против Виктора не
имею, он хороший парень, но обыграть его надо непременно.
Дело тут вот в чем. Когда я в свое время жил в
Армавире и уговаривал руководителей спорткомитета, чтобы меня отправили
на тренировочный сбор, кто-то спросил:
— А в каком весе ты выступаешь?
Сказал, что в среднем.
— В среднем весе у нас есть отличный штангист,
— был ответ, — Виктор Яценко. И других в этой категории не требуется.
Человек я горячий и, когда слышу такие слова,
могу наговорить лишнего.
— У вашего Яценко выиграю на ближайших
соревнованиях! — не сдержавшись, закричал я и под общий смех выскочил из
помещения.
Эту «обиду» я не забыл. Кажется, даже результат
на предстоящих соревнованиях перестал меня особенно интересовать.
Главное — выиграть у Яценко.
Результат, кстати, оказался для начала совсем
не плохим. К личному рекорду в троеборье я добавил сразу 40 килограммов!
Выжал 130, вырвал 130 и толкнул 165 килограммов. 425 килограммов — это
была лучшая сумма дня. А главное — я победил Яценко!
Виктор подошёл ко мне после соревнований и,
пожав руку, сказал:
— Поздравляю. Я, ты знаешь, еще в Армавире
чувствовал, что ты будешь много поднимать...
Но в моей голове вовсю бродило вино победы. В
ответ на эти доброжелательные слова я совершенно неожиданно для всех
выпалил:
— Больше ты у меня не выиграешь никогда!
Яценко неловко потоптался и ушел к своим
ребятам.
А меня позвал в уголок Плюкфельдер. Но он мог
говорить и в центре зала, потому что все равно всем хорошо было слышно.
Я первый раз видел своего тренера по-настоящему разгневанным.
— Ты что же это себе позволяешь?! — гремел он.—
Человек подошел от души тебя поздравить, а ты ему своей победой глаза
колешь? Вы с ним на помосте — соперники, а после соревнований — оставь,
забудь. Это производит очень плохое впечатление о тебе как о человеке...
Много горьких слов услышал я тогда от Рудольфа
Владимировича. И до сих пор хорошо их помню. Мне было стыдно, как
никогда. Но, думаю, урок состоялся вовремя и пошел впрок.
С тех пор я стал более осознанно относиться к
своим соперникам, волей-неволей смотрю, как ведут себя другие штангисты.
В общем, ребята у нас замечательные.
Но есть и такие — их очень мало, но есть, —
которые терпеть не могут своих «конкурентов» и даже не стесняются об
этом заявлять. Очень неприятно слушать, когда именитый, титулованный
атлет начинает «подшучивать» над молодым, набирающим силу штангистом: да
где, мол, ты такой деревянный вырос; да откуда у тебя такая дубовая
техника?..
Шуточки эти пахнут весьма дурно, ведь всем ясно, что идет своего рода
психологическая атака на потенциального соперника. И я всегда радуюсь,
когда такой «деревянный» со временем отодвигает на задворки вчерашнего
фаворита. Лишь бы только сам не ожесточился в закулисных стычках. И так
бывает, хотя, повторяю, очень редко.
Соперник трудится так же упорно, как и ты.
Может быть, он работает даже больше. За одно это его надо уважать. Как
рабочий рабочего.
Однако... Один скажет: я эти соревнования не
проиграю. Ну что ж, прекрасно. Другой: я ему никогда не проиграю. И
подчеркнет интонацией, что именно «ему». Ясно, он настраивается на
борьбу с человеком, а не со спортсменом. Тут уже началось нездоровое
соперничество.
Но если мой соперник талантлив, перспективен,
если он нашел в системе тренировок что-то лучшее — разве я за это должен
на него злиться? Лично я готов тренироваться где угодно и с кем угодно —
мне только веселее.
Не обязательно улыбаться своему сопернику,
особенно если к этому нет расположения. Но и показывать свою неприязнь —
тоже не годится. Сколько конкурентов подрастало около меня, молодых,
сильных, талантливых! Сколько разговоров-суждений слышалось — что
вот-вот, мол, Ригерта «накроет» Сергей Полторацкий… Адам Сайдулаев...
Геннадий Бессонов... Я их тоже слышал прекрасно, эти суждения. Однако
думаю, что ребятам, которые здесь перечислены, грех на меня обижаться.
Никому и никогда не давил я на психику, а интриговать, нашептывать — это
вообще не по моей части. Полагаю, сыграл какую-то роль в становлении
Бессонова как штангиста — а как иначе можно относиться к земляку?..
Недавно заехал на сборы в Подольск Сергей Полторацкий. Он сейчас капитан
Советской Армии, возвращался из инспекторской поездки. Специально дал
круг, чтобы повидаться со мной, ведь столько вместе поездили по свету...
Ну что ж, и мне приятно увидеть старого товарища.
И зарубежных своих бывших соперников всегда с
удовольствием встречаю — то за границей, то у нас. Многие ведь не
порывают с миром спорта. Норберт Озимек, например, — один из тренеров
польской национальной сборной. Когда-то мы с ним в Америке, в Колумбусе,
на чемпионате мира 1970 года схватились за второе-третье места. Это были
мои первые международные соревнования, голова шла кругом. Не многое там
запомнил. Но Озимек (он занял второе место, так как оказался чуть легче
меня) мне понравился: скромный парнишка и светлая голова, это сразу
чувствовалось. Теперь нам, как двум тренерам, тем паче есть о чем
поговорить.
Рольф Мильзер, полутяж из ФРГ, в свое время
удивил тяжелоатлетический мир своей силой, которая так и рвалась из
него. И на мировые рекорды покушался, и со мною, вспоминаю, на
чемпионате Европы в 1978 году боролся отчаянно. Словом, боец. Но
техника, техника... По этой части, особенно в рывке, Рольф уступал,
по-моему, нашему второразряднику. Американец Филипп Гриппальди, участник
многих чемпионатов мира. Он, правда, особых высот не добился, но показал
свою преданность штанге. В наше время, когда за океаном интерес к
«железной игре» заметно упал, это тоже кое-что. А жаль, что упал
интерес: чем больше соперников, чем больше тренерских школ, концепций,
тем лучше.
Как-то на соревнованиях в Москве Гриппальди
подошел и заговорил... по-русски. Я был приятно удивлен. Филипп сказал,
что с удовольствием вспоминает наши встречи на помостах разных стран —
и, по-моему, сказал искренне.
Но, перебирая в памяти своих славных
соперников, вновь и вновь возвращаюсь к Андону Николову. И сейчас помню
в деталях каждый свой подход к штанге и каждую попытку. Николова на
помосте Вероны в 1974 году. В этом, впрочем, нет ничего необычного, по
крайней мере для меня: почти о всех крупных соревнованиях я и сейчас
могу рассказать досконально — с какого веса стартовал, сколько потом
прибавил... Плохо помню только проигранные старты. Это естественно:
выступал слепой, сам себя не видел. Оттого, собственно, и проигрывал.
Кое-кто думает, что одной только силой поднимают штангу. Если бы так.
Но по порядку. После отменного в спортивном
отношении 1973 года (я выигрывал буквально все соревнования, в которых
участвовал, рекорды падали один за другим — случалось, что по три сразу)
наступил сложный 1974-й.
Уже начало его не сулило мне, ничего хорошего.
В марте, как обычно, у нас проводились международные соревнования —
Кубок дружбы, на этот раз в Ереване. Так вот, я не закончил эти
соревнования, хотя складывались они вначале вполне успешно. Во время
рывка вдруг почувствовал резкую боль в стопе. Врачи определили надрыв
ахиллова сухожилия и связок голеностопного сустава. В последующие три
месяца о соревнованиях пришлось забыть. Кое-как старался только
поддерживать форму: «качал» спину, руки, приседал на правой ноге.
В спорте ведь как в гребле против течения:
стоит на минутку поднять весла, и твою лодку относит назад. А в это
время вперед уходят другие. И вот что весело. Чуть ли не два года на мои
рекорды никто всерьез не покушался. Я уже как-то свыкся со своим чуть
обособленным положением в полутяжелом весе, считая, что имею солидный
отрыв в результатах и в любой момент, если надо, смогу его еще
увеличить. Только «заведите» по-настоящему!
Сейчас я ковыляю по шахтинскому спортзалу,
потихоньку залечиваю ногу и, в общем, считаю, что ничего страшного во
всей этой истории нет. Рано или поздно, но я буду здоров и снова «уйду»
от соперников.
Однако они рассуждали иначе. Во всяком случае Андон Николов, который
стал олимпийским чемпионом в Мюнхене. Хотя он и носил это высокое
звание, соперником номер один я его тогда не считал. На чемпионатах мира
и Европы Андон показывал не слишком высокие результаты, проигрывая мне с
разрывом от 10 до 30 килограммов. Правда, на чемпионате Европы 1972 года
в Констанце Николов обратил на себя внимание хорошим выполнением жима и
мощной «тягой» в рывке. Но техника темповых движений была у Андона
далека от образцовой, и, конечно, это не позволило ему показать в итоге
хорошие результаты.
Рост у Николова весьма высокий для
полутяжеловесов— более 180 сантиметров. Парень стройный, симпатичный,
приятный собеседник. Мы с ним часто вместе проводили время после
соревнований. И вот этот симпатичный мой «другарь» в апреле совершенно
неожиданно «передает мне привет» — отбирает мировой рекорд в рывке!
Казалось бы, где-где, а в рывке мои позиции незыблемы: 170 килограммов
не всякий тяжеловес поднимает!
Признаться, я такой весточки никак не ожидал.
Эх, сейчас бы ответить ударом на удар — как еще может встретить
рекордсмен мира такой вызов? Для меня, в конце концов, этот вес тоже не
предел. Но ни о каком ответе не могло быть пока и речи. С каким рвением
выполнял я в это время все врачебные предписания, как ненавидел порой
эту трещавшую при ходьбе ногу!
Люди тут рекорды бьют, а ты сиди и слушай об
этом по радио. Благо есть о чем послушать. После 170,5 килограмма Андон
Николов не успокоился, а напротив выдал за короткий срок в апреле и мае
великолепную серию мировых рекордов —172,5, а затем 175 и наконец
отобрал у меня мировой рекорд в сумме двоеборья, показав у себя в
Болгарии 382,5 килограмма? Прежний мой результат равнялся 380
килограммам.
По радио говорят, в газетах пишут:
— Это фантастика! Феноменальные результаты!
Ведь мировой- рекорд Павла Первушина в рывке, установленный в первом
тяжелом весе, всего-то на 2,5 килограмма больше результата
полутяжеловеса Николова! Космический взлет болгарского богатыря!
Что тут скажешь? Я готов был подписаться под
всеми этими словами. Но это совсем не значило — уступать. Зачем
откладывать наш спор на далекое будущее? Скоро в итальянском городе
Вероне состоится чемпионат Европы по тяжелой атлетике. Значит, в Вероне
мы с Николовым и скрестим шпаги!
Но для этого необходимо было попасть сначала в
сборную страны. Разве только один Николов не дремал в эту весну? Я же
говорю, тут только приостановись! Вовсю тренировался Сергей Полторацкий,
питая самые честолюбивые надежды. Сергея легко понять: если есть шанс
выступать в главной команде страны, кто же захочет его упускать? Это
бывает очень нечасто. Сборная СССР по тяжелой атлетике — коллектив
устоявшийся, новичка тысячу раз проверят, прежде чем доверить место в
команде. Но, думаю, Сережа был вполне достоин этой чести. Человек он
очень старательный, добросовестный, физически необыкновенно сильный. И
вот мы уже вместе тренируемся в составе сборной страны в прекрасном
горном местечке Армении Цахкадзоре.
Да, я почти залечил ногу, и в том, что сделал
это раньше, чем предполагали врачи, «вина» одного лишь Николова. Некогда
стало болеть, раз такие творятся дела! Уже в апреле начал потихоньку
«качать» левую ногу, полегоньку, через боль. Затем как-то притерпелся,
увеличил нагрузки, взялся наконец за штангу. И вот меня вызвали в
Цахкадзор на тренировочный сбор перед первенством Европы.
Мы тренируемся на одном помосте вместе с
Полторацким, и я постоянно ощущаю «давление» с его стороны. Серега
отчаянно бросается на страшные веса и поднимает их —вот что самое
главное! Краем глаза он нет-нет да и покосится на меня. У меня же, увы,
ничего похожего! Три месяца не тренируюсь — это даром не проходит, да и
ногу, понятное дело, как могу, подстраховываю. Вот и получается, что
Полторацкий толкает на тренировке 210 килограммов, а я еле-еле — 200. Он
легко рвет 160, а я это делаю с грехом пополам...
Я понимаю, что Сергей сейчас хочет убить двух
зайцев: с одной стороны, показать тренерам сборной свою действительно
блестящую спортивную форму, а с другой— немного «запугать» меня, что
ли... Но только это он зря старался! Если бы я попадался на такие
удочки, вряд ли бы выступал столько лет в сборной. Там слабонервные
долго не задерживаются. Забегая вперед, скажу, что со временем Сергей
это понял и даже признался мне, что в Цахкадзоре вел игру.
А тренеры — они тоже ведь не первый день со
мною работают — знают, что если я, пусть даже с трудом, но поднял на
прикидке 160 килограммов, то на соревнованиях можно спокойно добавлять к
этому весу 5 килограммов и начинать рывок.
Так что тренерский совет решил на первенство
Европы выставлять в полутяжелом весе двух участников, Полторацкого и
меня, за счет какой-либо другой весовой категории, где наши шансы на
медали были менее весомы. Я ничего против такого решения не имел. Итак,
первый этап испытаний, свалившихся столь неожиданно на мою голову, был
пройден. Предстояло нечто более серьезное — отстоять в очной борьбе с
молодым, полным сил и дерзости болгарским атлетом свой титул чемпиона
континента. Я готовился, стиснув зубы, не в переносном, а в буквальном
смысле, потому что травма все еще ощутимо напоминала о себе.
И вот она перед нами, Верона! Древний город,
куда ежегодно съезжаются тысячи туристов. Они бродят по залитым солнцем
булыжным мостовым, по просторным площадям, заглядывают в таинственные
огромные душистые сады. Они ищут места, где назначали свидания Ромео и
Джульетта, где сошлись в смертельном поединке Ромео и Тибальд... Но мы
не туристы. Мы приехали сюда с совершенно иными целями, и забывать об
этом нельзя. Да и не дадут тебе забыть!
Только сошел я с трапа самолета и не успел двух
шагов шагнуть, как вот он, дорогой мой другарь Андон Николов. Ждал наc в
аэропорту, что ли? Первые две-три фразы были традиционными — не помню
даже, о чем мы там друг друга спрашивали, да это и неважно. А третью
запомнил очень хорошо:
— Ты, Давид, не обижайся, — мягко так говорит
Николов,— но я приехал, чтобы выиграть у тебя на чемпионате Европы.
— Ну что ж. Помост покажет.
Я вообще стараюсь насчет предстоящей борьбы
никогда не распространяться. Первый о ней, во всяком случае, не
заговорю. Но, если кто начинает такой разговор, обычно рукава не
засучиваю. Наоборот. Говорю, что могу и проиграть. Слабый, мол, сейчас.
Тренировался плохо. И, что самое интересное, слова эти почти всегда
производят обратный эффект. «Ага, — думают ребята, — прибедняется
Давид». Хотя я и в самом деле могу быть в этот момент не в лучшей форме.
Но на таких соревнованиях, как чемпионат
Европы, эта игра никому не нужна. Как и любые ссылки на травмы, болезни
и прочее. Все знают: раз атлет заявлен выступать за национальную команду
и выходит на международный помост, он обязан быть в форме!
Поэтому я не стал играть с Николовым. Кроме
того, чувствовал, что это бесполезно. Он очень психологически стоек.
Здесь, как говорится, нашла коса на камень.
Об этой же косе вспомнил я и на помосте.
Впервые за долгие времена довелось встретить столь прекрасно
подготовленного бойца. Здесь уж нам с Плюкфельдером пришлось поломать
голову, чтобы не проиграть тактически. Потому что физические возможности
— и я это прекрасно знал — были в этот момент у нас с Николовым по
крайней мере равны.
Если штангист согласно жеребьевке первым
выходит на помост в рывке, то в толчке порядок будет обратным. Таковы
правила. По жеребьевке Андон начинал в рывке. Хорошо это или плохо? Для
меня плохо. Ведь на финише, в толчке, мы поменяемся ролями. А это нас с
Плюкфельдером никак не устраивало. Идущий вслед за соперником уже видит
его результат, владеет инициативой и держит, так сказать, игру в своих
руках.
Жеребьевку, понятно, не изменишь, но делать
что-то надо. С какого там веса начинает Николов рывок? Сo 165? Ну что
же. А мы начнем со 162,5 килограмма. Да, заведомо даю 2,5 килограмма
форы своему грозному сопернику. Но зато в толчке мы поменяемся местами и
я смогу контролировать ход поединка. В этом, конечно, была изрядная доля
риска, но иного выхода не видел: только толчок мог выручить меня в этот
день, потому что в рывке все еще давала себя знать травма ноги.
И началась у нас «рубка». Итальянские
журналисты не привыкли сдерживать себя в художественных сравнениях.
Поэтому на другой день мы не очень удивлялись, когда они называли в
своих газетах этот поединок не иначе как «корридой». На наш слух это
звучало несколько грубовато, но в чем-то итальянцы были, наверное,
правы. В зале, во всяком случае, рев и свист стояли непрерывно. Как я
люблю выступать в такой атмосфере, когда кругом творится неописуемое,
когда соперник не хочет уступать ни грамма и все целиком захвачены
борьбой!
Голова становится удивительно светлой, чувства
обострены. Ради таких вот мгновений стоит глотать пот на сотнях и сотнях
будничных тренировок!..
Однако моя очередь выполнять рывок. Болгарские
спортсмены расположились вокруг помоста, только Николов остался со своим
тренером где-то там, в разминочном зале. 162,5 важно взять четко, чтобы
создать хороший настрой на борьбу. Это мне удается. Николов не меняет
решения, идет на 165. Успешно. Сколько он теперь пожелает поднимать?
Сразу 172,5! Солидно. Но мы не станем гнаться за таким результатом.
Форма не та, чтобы рисковать. А вот 170 надо брать.
Похоже, что крики и свист болельщиков
прибавляют мне силы с каждой минутой. 170 рву, как в самые добрые
времена. А вот Андон вторую попытку испортил. Тем не менее рисковать не
хочу. Прошу добавить всего 2,5 килограмма и уверенно поднимаю вес,
который никогда прежде мне не покорялся. Плюкфельдер вполне доволен, да
и я тоже.
Но не зря же на сегодняшний день Николов —
рекордсмен мира в рывке! Он не хочет мириться с неудачей. В третьей
попытке Андон пропускает 172,5. Он просит установить на штанге 175
килограммов и под восторженный вопль зала четко фиксирует вес! Я же
сказал, что это кремень!
Но еще ничего не потеряно. В толчке я ведь буду
идти за Андоном по пятам. Думаю, ему сейчас не очень уютно. Как-никак, а
в этом движении я — рекордсмен мира. К тому же 2,5 килограмма не такой
уж большой разрыв, а я легче соперника.
«Николов, ваш ход!» Он начинает с 200
килограммов. Успешно! А я прошу поставить чуть больше — 202,5. И в
первой же попытке догоняю соперника. Андон заказывает 207,5. Что ж, для
меня это вполне приемлемо. Мне надо будет в случае его удачи поднимать
210. Так оно и выходит. Мы оба набрали по 382,5 килограмма в сумме
двоеборья, оба повторили мировой рекорд! И у обоих в запасе еще по одной
попытке, то есть вся борьба впереди! Зрители, понятно, в восторге от
такого драматического поединка.
Все болгарские тренеры, представители команды
сейчас держат совет: на какой вес идти Николову, чтобы вырвать
ускользающую на глазах победу? Наконец они принимают решение: третий
подход Андон выполняет к весу 210 килограммов! Кажется, он столько еще
никогда не поднимал. Но сегодня такой день, что я не сомневаюсь — он
поднимет. Я уже вовсю настраиваюсь на 212,5, когда из зала доносится
восторженный рев.
212,5. Больше мне не надо. Рекорд мира в толчке
я побью как-нибудь в другой раз. Сейчас дело не в рекордах. Важно
поднять вот эту штангу и обойти Николова. На больший вес он «загнать»
меня не сумел.
212,5 я толкнул. Рудольф Владимирович выскочил
чуть ли не на помост и, подхватив меня на руки, как ребенка, поволок из
зала за кулисы. Что и говорить, победить в такой борьбе приятно. Да еще
с новым мировым рекордом в сумме двоеборья — 385 килограммов! Рекорд,
как и победа, в случае равенства результата принадлежит тому, у кого
легче вес. Бронзовую медаль чемпионата Европы впервые получил Сергей
Полторацкий.
По лицу Николова никто бы не определил, что
этот парень расстроен своим вторым местом. Как всегда, он улыбнулся,
крепко пожал мне руку.
— Ты сильный! — просто сказал Андон и не спеша
зашагал из зала вместе со своими друзьями.
