Итак, Монреаль, 1976 год. Стоит ли говорить,
что все четыре года после Мюнхена готовился к этим Олимпийским играм:
чемпионаты мира и Европы, громкие мировые рекорды — все это преходяще,
все не в счет.
Вспоминаю эти дни: какой же я был сильный летом 1976 года! Что за чудеса
творил на тренировках! Обратили мы, например, с Плюкфельдером внимание,
что ноги у меня вроде потеряли взрывную мощь. Приналег я на подсобные
упражнения. И вскоре мог выпрыгивать из глубокого подседа с
200-килограммовой штангой на плечах, причем ничего под гриф не
подкладывая — такой привычки у меня не было. Ребята говорили, что от
земли отрывался вполне прилично. Мог приседать с 300-килограммовым
снарядом. А знаете, как он выглядит? Втулка вся в блинах, стальной гриф
выгибается коромыслом — даже страшновато. Взяв со стоек, толкнул 255 кг.
В рывке чисто, без помарок поднял 180 кг, а затем попросил 190. Я не
собирался здесь, на тренировке, фиксировать этот вес, не покорявшийся в
то время в стране еще ни одному штангисту, даже супертяжелой категории.
Просто решил сделать подрыв: надо же привыкать к весам, которые сегодня
кажутся фантастическими!
Запись видеомагнитофона показала, что 190 кг были подняты выше, чем 180.
Оставалось «уйти» под снаряд и постараться встать — это легче, чем
сделать высокий подрыв. Но я не стал рисковать — кому нужны травмы в
канун Олимпиады? Однако Василий Алексеев, наблюдавший за этими «пробами
пера», был, кажется, не только удивлен, но и озадачен.
Я же старался не куражиться раньше времени: Мюнхен кое-чему научил.
Спрашивают меня, допустим, какие мировые рекорды я планирую на помосте
Монреаля. Отвечаю, что не планирую никаких. Разве что если потребуются
для победы. А если не потребуются, то я буду премного доволен, если
подниму на 2,5 килограмма больше ближайшего соперника. Старую заповедь —
на Олимпиаде важна победа, а не рекорды — я усвоил хоть и с запозданием,
но крепко. И вот таким образом «смирил гордыню». Хотя чувствовал себя в
зверской форме, но придерживал и чересчур смелые мысли, и язык. Не
время!
С удовольствием вспоминаю, что нашей сборной команде были наконец-то
созданы нормальные условия. Не имею в виду материальную базу, питание —
с этим и прежде не было проблем. Главное, мы могли по-деловому, без
нервотрепки проводить самые важные тренировки. На сборах остались девять
«основных» участников и двое запасных. Все! Исчезла глупая конкуренция
между собой, сжигающая любого стойкого бойца. Не лезли «ведомственные»
тренеры, которые порой в канун соревнований осаждают нашу, базу в
Подольске: каждый желает «протолкнуть» в команду своего подопечного. А
то, что подопечный объективно слабее других, — это дело десятое, вдруг
проскочит в чемпионы. Тем более, в некоторых категориях за границей
серьёзных соперников нет. Соблазн большой, есть за что бороться! Вот они
и борются вокруг наших помостов. А мы все это прекрасно видим,
нервничаем, злимся.
Но перед Монреалем, повторяю, «толкачей» около сборной не было.
Оставались главный тренер Игорь Курдюков, его правая рука — Рудольф
Плюкфельдер да еще «рабочие» тренеры — так мы называем тех, чьи
воспитанники готовятся к старту.
Давно уже убедился, что можно сделать удивительно много, если доверять
специалистам. Четыре золотые медали «планировало» руководство
Спорткомитета
команде штангистов. А мы выиграли семь! Это был не виданный успех!
Особенно если учесть, что в канун Олимпиады болгарские атлеты
разразились на своих
соревнованиях ливнем мировых рекордов, их было установлено больше
десяти! Лишились своих высших достижений Колесников, Шарий, Алексеев.
Кажется, было
над чем призадуматься. Тем не менее никакой паники у нас не наблюдалось.
Ребята подтянулись, они ходили по подольской спортбазе, как львы: тихие,
но злые.
А Плюкфельдер, гляжу, даже повеселел:
— Это неплохо, — говорит, — что соперник «выложился» заранее. Теперь
посмотрим, хватит ли запаса до Монреаля!
Так что рекордный ливень болгарских атлетов прошел благодатью над нашим
станом. У нас царил боевой дух и оптимизм. Ребята, вот удивительно,
вдруг залечили самые застарелые травмы (сколько прежде мучился со своим
плечом Коля Колесников!).
Здорово помогала нам бригада научных работников и врачей. Ее возглавлял
двукратный олимпийский чемпион профессор Аркадий Никитович Воробьев.
Словом, наши богатыри рвались в бой. К главному старту четырехлетия все
были готовы. По себе сужу: техника «аж блестела» что в рывке, что в
толчке. О физической готовности я уже говорил. Дело оставалось за малым
- доказать свою силу на олимпийском помосте.
В канун Олимпиады я стал кандидатом в члены КПСС. Мне очень хотелось на
главный в жизни старт выйти коммунистом. На плечи легла двойная
ответственность. Вдобавок перед самым отлетом в Монреаль на приеме в ЦК
КПСС мне поручили выступить от имени олимпийцев. Кто-то вручил мне
«конспект», чтобы, значит, не сбился. Я прочел, сунул бумагу в карман.
Сказал, возможно, не так гладко, но от сердца. Авансов не давал, но
пообещал, что при любых условиях с любыми соперниками мы будем бороться
за победу до конца.
Как я гордился в Монреале своими друзьями-штангистами! Семь золотых
медалей в актив олимпийской спортивной делегации страны — это не шутка!
Ведь соперничество со сборной США, да еще в канун 200-летия Америки,
ожидалось небывало острым. Но наши парни показали и силу, и удаль.
Прекрасно стартовал от нашей команды Саша Воронин, невысокий кемеровский
крепыш, атлет наилегчайшего веса с очень нелегким характером. Случались
у этого талантливого спортсмена и срывы, и досадные осечки. Но Воронин
из тех, кто умеет извлекать уроки из неудач. Тренеры верили, что
олимпийский помост не пошатнется под его ногами, и не ошиблись.
Александр принес команде и золотую медаль, и мировой рекорд, а главное —
резко поднял всем нам настроение. Выходить на помост первым — это очень
и очень непросто.
Опасался немного за своего земляка, полулегковеса Николая Колесникова.
Вернее, за его больное плечо. Колю помню еще
мальчишкой-перворазрядником. А сегодня он представляет страну на
олимпийских играх. И выступает, как бог! К снаряду идет собранный, будто
на голове кувшин с водой несет. Сам ладный, стройный, словно юноша.
Однако это мужчина, боец! Как он толкает 162 килограмма — залюбуешься. А
ведь это — мировой рекорд!
Через денек после победы пришел он ко мне в Комнату. Сидел, молчал,
молчал, потом как рассмеется!
-Ты что это?— спрашиваю.
— Я — олимпийский чемпион! — И головой крутит.
Ну, что тут скажешь...
Кто еще обрадовал до глубины души, так это средневес Валерий Шарий.
Ясно, почему: мы ведь с ним оба олимпийские должники, со времен Мюнхена.
Все Валеркины рекорды поотнимали перед Олимпиадой болгарские силачи
Стойчев и Благоев — против таких соперников, причем сразу двух, пришлось
выступать Шарию. Не секрет, что он — человек возбудимый. Вот и на этот
раз Валера занервничал за несколько дней до старта, да так, что и
скрывать не пытался. Мы с ним по-всякому, отвлекаем от штанги —
бесполезно. Но потом Шарий съездил в наш восстановительный центр,
расслабился, половил рыбку в озере — и вернулся совсем другим человеком!
Я зашел к нему в номер за три часа до соревнований — а он мирно
похрапывает в постели! Я даже засмеялся тихонько от удовольствия. Ну,
думаю, сегодня Шарий покажет себя!
Правда, ехать смотреть, как он будет выступать, мне не разрешили. Жду
вестей, волнуюсь. Иду из столовой (пообедал, называется: выпил 20
граммов сливок, что к кофе подают), а навстречу шагает Валерий Борзов,
хороший друг штангистов. Мы ведь на сборах в Подольске часто вместе
тренируемся, болеем за легкоатлетов, а они — за нас. Борзов и поспешил
меня обрадовать, зная, как я переживаю за Шария.
— Выиграл Валера! Молодец!
Через пару часов в гостинице топот, смех, оживленный разговор — ясно,
ведут олимпийского чемпиона. Вышел я из номера, все расступились.
Обнялись мы с Валеркой.
Голос у Шария тоненький — для такого бойца! Но мы-то знаем, в чем дело:
сгонка веса сказывается. Саша Воронин перед стартом тоже все пищал, а к
концу Олимпиады наш сибирячок отъелся — и вновь забасил.
Я тоже, ясное дело, густотой тембра отличаться не мог. Потому что, как
уже упоминал, пришлось согнать около семи килограммов. В те годы это
было легче сделать, чем в восьмидесятом, но все же... По ночам водопады
снились — много воды, чистой, холодной, звонкой. А впрочем, на эту тему
я уже писал — и хватит.
Зал «Сен Мишель», в котором проводились соревнования штангистов, мне
знаком еще с прошлого года. Тогда в Монреале проходил матч Америка —
Европа, и я постарался побывать в олимпийском спортзале, пусть он даже
был еще не достроен. Я всегда стараюсь заранее побывать на месте
предстоящего сражения, чтобы «прочувствовать» обстановку. Мне показали
места, где будет стоять помост. Я стал над воображаемой штангой и
поискал ориентир напротив. Ага, вот, тот средний фонарь, в ряду
юпитеров, он годится. Все, за этот зал я «зацепился». Нет ничего более
неприятного, чем выступать в совсем незнакомом помещении. Координация
движений хуже, возбуждение выше. Иногда, правда, возбуждение помогает,
но чаще мешает. Некоторые штангисты не желают обременять голову
подобными вещами. А ведь все это входит в понятие «уметь выступать»,
стало быть, определяет класс спортсмена. Итак, зал «Сен Мишель» нас уже
ждет: меня и Сергея Полторацкого, он тоже заявлен от советской команды в
полутяжелом весе. Стало быть, программа-максимум у нас — завоевать
золотую и серебряную медали.
Ночь перед выступлением спал абсолютно спокойно. Ребята провожали как
обычно: посидели немного, помолчали. Я сказал друзьям, что, если сегодня
выиграю, — буду готовиться к Олимпиаде в Москве. И сразу самому стало
легче дышать, а то недолго и «закольцеваться» на сегодняшнем старте. Мне
пожелали ни пуха, я послал их к черту, залез в автобус.
Плюкфельдер был уже на месте, занял очередь на взвешивание: оно ведь
длится целый час, да еще час пройдет до выхода. А время это тянется ой
как долго! Когда-то «папа Плюк» все это на себе почувствовал, он умеет
беречь нервы атлета. Я взвесился и, мурлыча «По Дону гуляет...» (нагонял
настроение!), отправился в комнату отдыха. Там набросился на еду, но не
как волк, а как опытный сгонщик веса: посолил покруче горбушку хлеба и
долго жевал ее, выпил полстакана куриного бульона, похрустел крылышком.
Но и так, чувствую, кровь по телу весело побежала. А теперь можно и
прилечь, отдохнуть перед сражением.
Сценарий его был разработан заранее. Планировалось, что я начну
соревнования в рывке со 170 килограммов, а Полторацкий — от 165—167,5.
Но... последнее время с Сергеем стало твориться что-то непонятное. Он
начал суетиться, порой неточно работал со снарядом на тренировках.
Физически был силен страшно, и тем не менее видно — парень «горит».
Казалось бы, Сергей не новичок на международном помосте, опыта у него
вполне достаточно: дважды становился серебряным призером чемпионатов
мира.
Догадывался, в чем тут дело. Надоело парню быть «вечно вторым», как его
часто называли в газетах. Решил Сергей, что пора ему дать бой за
первенство, причем именно здесь, на Олимпийских играх.
Я оказался в сложном положении: чувствую, что надо помочь парню, но как
поможешь, если он видит в тебе соперника, которого надо непременно
обыграть? Единственное, что я мог для него сделать, — не поехал перед
соревнованиями на отдых в наш восстановительный центр. Пусть, думаю,
хоть пару дней отдохнет от моего присутствия!
Но, как видно, это мало помогло. Наблюдаю за разминкой Полторацкого
перед рывком и вижу — не то, не то! Ничего похожего на технику, которую
он показал, допустим, два месяца назад в Караганде. А тут как раз
Плюкфельдер ко мне подходит:
— Что-то Сергей сегодня непонятное делает!
Подойти, думаю, что ли? Посоветовать, чтобы снизил начальный вес? По
сегодняшнему состоянию и те 162,5 килограмма, которые он записал, —
очень много. Но как подойдешь? Еще кое-кто подумает, что я себе путь к
золотой медали облегчить хочу. Словом, не пошел, а сейчас жалею. Надо
было переломить себя, отбросить все сомнения. Может, не случилось бы с
Сергеем беды.
Как потом рассказывал Полторацкий, он не запомнил ни одной из трех своих
попыток в рывке. Я видел все по телевизору, который стоял в разминочном
зале. Особенно досадным был третий подход: Сергей держал снаряд над
головой, уже почти встал — и вдруг на полусогнутых ногах двинулся
вперед, не удержался на краю помоста и, ошеломленный, какое-то время
сидел рядом с неподвижным снарядом...
Стоит ли говорить, как упало настроение у всех нас! По собственному
опыту знаю, что такое «баранка» на олимпийских играх. Резко поубавилось
желание выступать, и только усилием воли не позволял себе расслабиться.
Решили, что для такой ситуации будет разумнее, если начну рывок со 165,
а не со 170 килограммов. Плюкфельдер, не мешкая, подошел к судьям и
сообщил об этой перезаявке.
И вот я на олимпийском помосте. Стою над снарядом, примеряюсь к залу,
нахожу глазами тот самый фонарь напротив, который приметил еще во время
своего первого посещения арены «Сен Мишель». Вес-то передо мной какой-то
половинчатый, черт возьми! Я такие и на тренировках-то не рву. Даже не
представляю, как надо поднимать. Вполсилы, во всяком случае, рывок не
делают, иначе сразу теряется точность движений. Стало быть, силы
экономить не будем.
И, отбросив все сомнения, дернул штангу что было мочи! Так дернул, что,
когда мне нужно было подсаживаться, она еще вверх летела. Я — вниз,
штанга — вверх, и страшная скорость разжала мои пальцы, вцепившиеся в
гриф. Какая досада! На мгновение меня наполняют и гнев, и боль, но почти
сразу успокаиваюсь. Ничего страшного. Зато я теперь прочувствовал этот
вес, понял, что его можно поднимать «с разговорами», как это я делаю
иногда на тренировках. И теперь я готов к выполнению рывка. Готов
полностью.
— На помост вызывается Давид Ригерт, Советский Союз. Вторая попытка.
...Ничего не стал я менять в технике. Только заставил себя
проконтролировать собственные движения. Мгновение — и вес замирает над
головой! Самое трудное уже позади. Теперь я не проиграю соревнования
никому.
Тактику выступления в толчке мы строили так, чтобы исключить всякие
случайности в борьбе за первенство. Хотя соперники были как будто не
особенно сильны, но ведь береженого бог бережет... Сколько там нужно
поднять, чтобы меня не догнали сегодня? 202,5 килограмма? Ну что ж, с
этого веса я и начну.
Плюкфельдер рядом, как всегда. Он-то понимает, что вес для меня просто
пустяковый, но ведь за ним сверкает золотая олимпийская медаль, которая
уже однажды...
— Ну-ка, Давид, намажь получше руки! — жарко шепчет он, подвигая ящичек
с магнезией. — Да пойди и цапни ее так, чтобы из рук не выскользнула!
Про что он говорил, про штангу или медаль?
«Цапнул» снаряд на грудь и тут же почувствовал озорное желание сделать
толчковый швунг, то есть поднять штангу без традиционных «ножниц» — как
это мы
делаем иногда на тренировках. Но вовремя передумал. Хотя нигде не
написано, что при толчке «ножницы» обязательны, кто его знает, как к
этому отнесутся судьи. Среди них ведь, особенно за рубежом, попадаются
специалисты, которые сами вообще не поднимали штангу или поднимали ее
одной рукой, во времена седые. Словом, олимпийский помост — не место для
шуток: толкнул снаряд по всем правилам. У Атанаса Шопова (из Болгарии) —
а только он в толчке мог достать меня — убедительного ответа не нашлось.
Стало быть, все. Я - олимпийский чемпион. А восклицательный знак ставить
не очень хочется. И на помост больше выходить не желаю, хотя остаются
попытки.
Вот Плюкфельдер идет поздравлять меня, губы сжал изо всех сил, чтобы до
ушей не расплыться. Досталось ему здесь, в Монреале, работёнки. Ведь
почти каждого нашего бойца, всех, кроме Алексеева, выводил на помост
Рудольф Владимирович. Залюбуешься на его тренерскую манеру: без лишней
болтовни, без ажиотажа; все замечания — в точку, все советы —
продуманные, за ними многолетний опыт. Чему удивляться — человек лет
тридцать, наверное, ни на один час не был оторван от нашего дела: то сам
поднимал штангу, то учил других. Всех ребят в команде он знает наизусть,
их сильные и слабые места, ведь для «папы Плюка» своих и чужих в сборной
никогда не было. Самым богатым тренером в Монреале называли газеты
Плюкфельдера. Еще бы, сразу два его ученика, Николай Колесников и я,
получили здесь золотые медали.
Игорь Саввич Кудюков тоже заметно похудел к концу соревнований, хотя на
здоровье ему грех жаловаться. Но ведь переживал, хлопотал около каждого
девять дней подряд — разве пустяки? В общем, поработали тренеры сборной
молодцами.
Долго рассматривал свою золотую олимпийскую медаль. И думал: как же
легко ты мне нынче досталась! Ведь и соревнований, по сути, не было, от
американца Джеймса Ли, занявшего второе место, я оторвался на 20
килограммов, а мог бы и больше, да зачем?
В руках у меня — авторский диск с надписью: «Давиду Ригерту в память о
долгожданной олимпийской победе, с пожеланиями новых спортивных успехов
и большого счастья. А. Пахмутова, Н. Добронравов. 26 июля 1976 года».
Верные друзья спорта и спортсменов, спасибо им, добрым людям, их любит
вся наша большая олимпийская команда.
Но... Испытывал ли я в эти дни счастье? Не помню. Опустошенность
испытывал наверняка.
