«А поворотись-ка, сын!
Экой ты смешной какой!..» Развертывается страница за страницей
трогательная и веселая, героическая и печальная история храброго Тараса Бульбы и его сынов — и невозможно оторваться от нее. С другой стороны
стола Володька тоже прилип к книге — кажется, о Дон Кихоте — и лишь
время от времени подтягивает поближе керосиновую лампу. А я ее — назад,
к себе...
Поздняя ночь. Спит
Успенка. Мать уже несколько раз тормошила нас за плечи: время в постель.
— Сейчас. Вот еще одну
страничку! — досадливо отмахиваемся мы и снова погружаемся в чтение. Но
вот слышен голос отца:
— Володька! Ленька!
Сколько вам говорить? — гремит он. — Была команда — отбой!..
Нас словно ветром сдувает
из-за стола. Хотя отец нас никогда не бьет, но знаем: с ним шутки плохи.
Да и пора спать — ведь утром в школу! Но я еще долго не могу заснуть.
Все думаю о мужественных и сильных запорожцах. Вот ведь люди были! А
Тарас какой!.. Чем-то, право, похож на него наш отец. И усы такие же,
как на картинке, хоть он еще и молодой. И воевал тоже здорово. И сыновей
двое (только я, конечно, не буду, как тот Андрий!), и силы не занимать.
Правда, биться на кулачках ему не приходилось, но как сойдутся в
воскресенье на лужок недавние солдаты и начнут от нечего делать
бороться — против отца никто не устоит. Председатель колхоза прямо
расплывается от удовольствия:
— Да ты у нас, Иван
Филиппович, просто чемпион!..
Да оно и немудрено; отец
ведь бывший шахтер, солдат бывалый. В армии, рассказывает, и к спорту
приобщился. Борьба, гимнастика... «Солнце» крутил на перекладине.
Поглядеть бы, что это за «солнце» такое! Да в нашей Успенке и
перекладины порядочной не найдешь! А то б мы с Володькой тоже
попробовали. Может, и вышло бы! Да нет, пожалуй, силы маловато. Вот кабы
стать сильным! Как Тарас Бульба или как тот «Саша с Уралмаша», про
которого позавчера в клубе картину крутили!..
С этими мыслями засыпаю.
И до самого рассвета гремит в детском сне Тарас Бульба на танке с шашкой
в руках, и врассыпную бегут от него фашисты — песи-головцы, как называет
их наш дед, Иван Макарович Мигаль.
Дед у нас неродной —
когда-то взял нашего батьку-сироту за сына. Но нам с Володькой лучшего
деда и не надо. Все хлопцы завидуют мне со старшим братом, что у нас
такой дед. Еще и отец с войны не вернулся, а Иван Макарович уже научил
нас и плавать, и грибы собирать, и коров пасти, и даже сено скирдовать.
А потом — и верхом ездить, в ночное с собою брал. Когда впервые посадил
девятилетнего Володьку и меня семилетку на коней, мама и бабушка чуть не
плакали:
— Да где ж это видано —
таких на коней сажать? Да они ж поубиваются!..
(Откровенно говоря, слово
«поубиваются» могло в одинаковой мере относиться и к всадникам, и к
коням. В разоренных врагом украинских селах в последние годы войны
лошади едва самих себя носили.) А дед Иван Макарович лишь усмехается
нам:
— Э, да что они понимают,
те бабы! На то и казак, чтобы с пеленок в седло скок! А ну, давайте,
хлопцы-молодцы! Рысью марш!..
Сам неутомимый труженик,
дед приучал и нас постепенно ко всякой работе. И когда доходило до дела
— до школьных заданий или до каких-нибудь домашних хлопот, Иван
Макарович был неумолим; пока все не закончишь, гулять не пойдешь!
Вспоминаю, через несколько лет, когда мы уже жили в Харькове и отец
привез нас однажды летом погостить в Успенку, дед уже на другой день
разбудил нас с Володькой чуть свет:
— Ну, довольно святого
лентяя праздновать, казаки! В колхозе страда, помочь надо. Не забыли у
себя в городе, как на поле булки растут?..
А когда мы с братом,
который в то время уже увлекался гандболом, соорудили на выгоне ворота и
начали с сельскими хлопцами гонять мяч с утра до вечера, Иван Макарович,
хоть был и не враг спорту, поломал те ворота в щепки, чтобы ничто не
отрывало ребят от работы в поле.
Такой-то был наш дед,
Иван Макарович Мигаль, — один из неисчислимых Мигалей, еще доныне
населяющих живописное село Успенку Краснопольского района на Сумщине.
Мой тезка (но не
родственник) Леня Мигаль был одним из моих ближайших друзей детских лет.
Вместе с ним и другим приятелем — Ваней Дячковым ходили мы в лес за
грибами, ягодами и орехами, вместе смастерили деревянный самолет, чтобы
спустить его с горы. Полетел он не лучше того медведя с кручи в народной
поговорке («бывает, что и медведь летает»), хорошо хоть, что без
пассажиров! С этими ребятами ходил я зимой на речку кататься на
самодельных коньках, и они же вытянули меня, когда я однажды провалился
под лед.
А потом повадились мы в
кузницу. Вот где было и вправду интересно! Весело позванивали и тяжело
ухали молоты, летели искры из горна, и каждый из кузнецов казался мне
гоголевским добрым и сильным Вакулой, что самого черта оседлал, К тому
же в кузнице было множество различных ненужных кузнецам железок, которые
могли пригодиться в нашем ребячьем хозяйстве. Доныне, бывая в селе, не
могу пройти мимо сельской кузницы, чтобы не заглянуть туда, не вдохнуть
терпкого запаха раскаленного железа, запаха детства...
В кузнице среди всякого
железного лома нашли мы, ребята, и пудовую гирю. Кузнецы нам ее не
отдали, но разрешили сколько угодно поднимать пудовик на лужку перед
кузницей. И как же мы старались, тянули гирю и правой, и левой рукой,
так, что на другой день все болело от непривычного напряжения! Потом
дело пошло легче, хотя выше пупа редко удавалось поднять пудовик. Это и
были мои первые в жизни состязания в поднятии тяжестей, и когда
удавалось обойти Леньку или Ваньку в количестве подъемов, чувствовал я
такую радость и гордость, словно мировой рекорд установил.
Однажды увидел наши
«тяжелоатлетические упражнения» мой отец.
— Э, нет, хлопцы, с этой
штукой вам, пожалуй, еще рано упражняться, — сказал он. — Давайте я вам
лучше классическую борьбу покажу. Вот это дело!
И он принялся посвящать
нас, десятилетних, в тайны «суплесов» и «двойных нельсонов», и сам был
арбитром, когда мы, возясь на лужайке, отчаянно старались прижать друг
друга худыми лопатками к теплой земле.
А после поднимал руку
победителя и награждал его конфетой или баранкой.
Со временем к тем
отцовским урокам и футбольным баталиям на выгоне с тряпичным мячом
прибавились школьная гимнастика и легкая атлетика. Физкультура вскоре
стала моим любимым предметом, наравне с литературой и рисованием.
Рисовать я люблю и поныне, а в детстве буквально не мог увидеть чистого
листочка бумаги, чтобы сразу же не изобразить на нем какой-нибудь
вишневый садик возле хаты, речку-невеличку с вербами, тополями да еще с
девицей Наталкой Полтавкой, идущей за водой. Порой подобные рисунки
появлялись даже на обложках арифметических тетрадей, хоть такая
«живопись», по правде говоря, не содействовала улучшению моих оценок по
этому предмету...
Отец без всякого
энтузиазма воспринимал известия о моих математических «достижениях»,
хотя дальше угроз дать мне отведать солдатского ремня дело, к счастью,
не заходило. Вообще в семье соблюдалось спокойное, ровное, хотя и
требовательное отношение к детям. Даже когда я, уже в Харькове, во время
первого же выезда сломал купленный отцом нам на двоих с братом
велосипед, дело обошлось для меня хорошей словесной выволочкой, и не
больше.
Но и Володя, и я всегда
чувствовали на плече тяжелую и ласковую отцовскую руку, которая вела нас
по детству, приучала к труду, оберегала от зла. Еще и теперь так
временами хотелось бы в трудную минуту пойти к нему за добрым словом и
разумным советом, да вот уже три года как лежит на кладбище шахтер,
солдат, кадровый рабочий Харьковского тракторного Иван Филиппович
Жаботинский...
Предыдущая страница
В начало
Следующая страница
