Обвал.
Ванятка с Аленой снова принялись за свое
привычное дело. Спозаранку выгоняли скотину, брели по молодой траве,
ласково щекотавшей босые ноги и омывавшей их ледяными капельками росы.
Солнце, с каждым днем взбиравшееся все выше и
выше, сушило землю. И в полдень над полями, покрытыми изумрудной
щетинкой озими, уже колыхалось желтое марево-предвестник летних гроз и
пыльных бурь. И уже вдоль дорог вставали и кланялись, метались и снова
опадали пока еще маленькие пыльные вихри.
Ваня с Аленой забирались в глубокую тенистую
балку, заросшую черноталом, обрывистые берега которой стеною уходили
вверх,-тут было тихо, влажно и безветренно-и сторожили стадо.
Лежа, Ванятка мечтал, как пойдет с отцом на
ярмарку (Михаила обещал непременно взять туда сына в первое же
воскресенье), как увидит балаган с клоунами, акробатами, волшебниками,
у которых изо рта полыхает пламя, а из рук неведомо как вылетают
птицы. Увидит он там, наконец, знаменитых силачей, слава о которых
гремит по всей Волге,- Святогора, разбойника Чуркина, Добрыню-Лиходея
ц многих Других.
О них с восхищением и вместе с тем как-то
очень по-домашнему говорил отец. - Они супротив меня и деда Зиновия
слабехоньки. Только вот Святогор-он крепок. Да, того не прошибешь.
Волгарь он, сказывают, бурлаком был. Теперь деньги лопатой гребет!-с
завистью рассказывал отец, у которого силы было хоть отбавляй, а вот
деньги - деньги никак не давались.
"И что в них такое, в деньгах этих? -
мучительно размышлял Ваня.- Нешто нельзя сразу много заработать, чтоб
на всю жизнь хватило? Чтобы всем, кому надо, хоть папане, хоть
крестному,-всем, сколько надо, раздать. Вот вырасту - беспременно
скоплю кучу денег..."
Грохот обвала прервал Ванины мысли. И раньше
в балке сползала земля, со свистом летели камни. Ребятишки привыкли к
этому то глухому, то мягкому, то грозному дыханию оползней и обвалов.
Но тут было что-то такое, что заставило Ваню
вскочить на ноги. Секунду он прислушивался, как где-то под ногами
шумели потоки сырой земли. Потом эхо донесло другой звук - жалобный,
призывный. Это был голос живого существа, голос, звавший на помощь.
- Кого-то засыпало, бежим, Ваня!-услышал он
крик Алены и, не раздумывая, со всех ног бросился туда, откуда
доносился жалобный, словно человеческий, стон.
Здесь, куда они прибежали, было совсем
сумрачно и тихо. Среди груды свежей земли, полузасыпанная, торчала
голова телки Красавки. Из больших глаз ее узенькими ручейками текли
слезы. Телка тихо и совсем по-человечески жаловалась ребятам.
Жаловалась и просила помочь.
И Ванино сердце, закаленное в невзгодах, не
знавшее нежности, жесткое мальчишечье сердце, дрогнуло от жалости.
- Ой, беда, беда! И что теперь будет! -
плакала Алена.
"Как же это получилось?.."-думал Ваня,
беспомощно упав на колени возле Красавки и гладя ее крутую, всю в
песчинках, в земле морду. Верно, взобралась она на обрыв по
неприметным тропкам, проложенным деревенскими мальчишками, собиравшими
ежевику. А там вдруг поползла земля. И вот - несчастье...
- Ну, хватит тебе. Развылась!-прикрикнул Ваня
на сестру.-Откопать Красавку надо. Ступай ищи палку, да побольше. И я
пойду. Лопаты ведь нет. Пока до деревни добежишь-околеет.
Коряга заменила лопату. Отбрасывали землю
руками, корягой. Счастье, что земля была рыхлой и легко поддавалась.
Вскоре Красавка была освобождена из плена. Но сильная и резвая
телка-годовик беспомощно лежала на сырой земле. Ваня потянул ее за
ухо, и Красавка, жалобно мыча, попыталась встать, суча передними
ногами.
Задние-плетьми лежали на земле.
- Ой, пропали!-взвизгнула Аленка.-Забьет нас
таперича хозяин.
Решение пришло сразу. Ваня похлопал телку по
крутой шее, затем подобрался под нее, приподнял и, с трудом
выпрямившись, понес вниз по балке. В холеной Красавке было добрых
четыре пуда.
- Оставаясь, стадо стереги! - хриплым от
натуги голосом крикнул Ваня сестре, согнувшись под тяжелой ношей, и,
мелко и быстро семеня ногами, чтобы не споткнуться, понес Красавку в
деревню.
Сколько он шел-час ли, два ли, четыре-дорога
казалась нескончаемой. Ваня останавливался, шатаясь, укладывал
Красавку на бугорок или холмик, разминал отекшую спину, утирал
рукавом, едким от пота, соленую влагу со лба. Затем снова взваливал
Красавку, смотревшую на своего спасителя огромными добрыми и влажными
глазами, и снова брел.
Дорога была пустынной. Ни пешего, ни конного
не попадалось, как обычно, навстречу. Иногда ему казалось, что он не
выдержит, упадет, что какая-то жила надорвется и он грохнется оземь,
истекая кровью. Но он боялся остановиться и, напрягая последние силы,
изнемогая под тяжелой живой ношей, шел и шел.
Вот и деревня, почти безлюдная в этот
полдневный час. За Иваном бежали голопузые детишки, надрывно крича:
- Ни-и-щай, ни-и-щай, телку прибил! У ворот
хозяйской избы Ваня потерял силы и рухнул со своей ношей. Глаза
застилал багровый туман, сердце билось быстрыми, частыми толчками. Он
почти ничего не видел и ничего не слышал. А вокруг медленно собирались
любопытные-мужики, бабы, ребятишки. В круг вбежала хозяйка,
простоволосая, полуодетая. Закричала, заохала:
- Погубитель! Ирод окаянный! Раздвигая толпу,
явился хозяин, протирая заспанные глаза.
- Ты што? Ты где...
Запекшимися губами Ваня произнес:
- В Черной балке... Сорвалась... Толпа
зашумела.
- Ишь ты!
- Почитай верст семь на себе тащил!
- А в ней, никак, пудов пять будет.
- Ну и парень!
- Мужик бы не сдюжил!
Хозяин пнул Ваню ногой и процедил сквозь
зубы:
- Вон, подлюга! Убить тебя мало. Штоб сей
день выметался.
Пыльное солнце скатилось за Волгу, когда Ваня
с Аленой садами пробирались из деревни на талызинскую дорогу. Шли
молча, думая каждый о своем, о нищем доме, о горьком куске хозяйского
хлеба.
Шли два подростка, и их хмурые лица глядели
по-взрослому. Опять начиналась нищая, голодная жизнь. И опять, теперь
уже надолго, пошли они по деревням наниматься в люди.
