Глава 1. Обыкновенный
парень.
(Дом в Климентовском переулке. Родной завод. Гордость рабочего
человека. Рождение мечты.)
Когда я думаю о начале своей спортивной
биографии, то всегда вспоминаю далекое детство, веселых мальчишек,
моих сверстников, и наш двор.
Помню огромный восьмиэтажный дом,
занимавший добрую часть Климентовского переулка. Примыкавшие к нему
другие дома образовывали большой закрытый двор. Он служил нам местом
постоянных встреч, дружеских бесед, веселых забав.
Но больше всего мы любили наш двор за его
простор: здесь можно было даже играть в футбол. Немногие московские
дворы в ту пору годились для этой цели. Мы часто устраивали
состязания, на которых двор выступал против двора, улица - против
улицы. Не берусь судить о технической подготовке игроков, но одно
помню хорошо: по воротам били точно. Да иначе и нельзя было: стоило
хоть немного промахнуться, и мяч летел в чье-нибудь окно. Раздавался
оглушительный треск, мы все, словно осколки разбитого стекла,
рассыпались в разные стороны. Как правило, в таких случаях мяч
спасти не удавалось, но если даже он и попадал в наши руки, о
возобновлении игры в течение ближайшей недели нечего было и думать.
Вот почему мы всегда старались быть точными. Врагом номер один для
нас, мальчишек-футболистов, был дворник дядя Ваня. Он грозил нам
уничтожить мячи, сообщить в милицию и пожаловаться родителям. Но и
без дядиваниных жалоб родители были его верными помощниками и
запрещали нам "даже думать о футболе". Когда мне исполнилось
двенадцать лет, я был допущен в "первую сборную" нашего двора.
Помню, начал игру неплохо, но во время одной из атак столкнулся с
защитником соперников, здоровенным парнем, и плашмя растянулся на
асфальте. Наш капитан поднял меня за руку, дал пинка (таким
простейшим способом он выразил свое неудовольствие тем, что я из
выгодного положения не забил гол) и презрительно бросил:
- Не вышел силенкой - не лезь...
Так впервые в жизни я узнал, что сила в
человеке далеко не последнее качество.
Летом 1940 года я отдыхал в одном из
подмосковных пионерских лагерей. Физкультурным руководителем у нас
был веселый, жизнерадостный паренек, студент одного из московских
вузов. Каждое утро, какая бы ни выдалась погода, он в спортивном
костюме выходил на зарядку, бегал и прыгал, а потом с невероятной
легкостью проделывал упражнения с двухпудовой гирей. В его руках она
казалась перышком: то легко взлетала к небу, то опускалась почти к
самой земле. Наблюдая за ним, мы, мальчишки, часто спорили: сумеем
ли мы так справиться с гирей? Словно угадав наши мысли, однажды
физрук, закончив зарядку, обратился к нам:
- Ну, кто хочет испробовать силенку?
Желающих оказалось хоть отбавляй. Так
получилось, что первым пришлось подойти к гире мне. Вокруг
воцарилась тишина. Я чувствовал на себе пристальные взгляды
товарищей и очень волновался. Быстро подошел к гире, схватился за
холодную ручку, потянул ее на себя. Гиря не поддавалась. За спиной
послышался легкий смешок. Я почувствовал, что краска заливает лицо.
Еще не веря в поражение, я схватился за ручку двумя руками, потянул
что есть силы и, не удержавшись, сел на землю. Грянул дружный смех.
Чтобы как-нибудь оправдать себя, я зло выкрикнул:
- Чего хохочете, сами попробуйте! - И,
вытирая ладонью пот, уже тише проговорил: - Что ж, не родился,
видно, богатырем.
- Ничего, Алексей, - сказал мне тогда наш
физрук. - Это дело поправимое. Нужно только как следует заняться
своей закалкой...
- А как?
- Как, спрашиваешь? Вот вернемся через
несколько дней в город, приходи ко мне в институт, все объясню.
Он записал на кусочке бумаги свой адрес и
протянул мне. Я старательно спрятал записку в задний карман своих
парусиновых штанишек. Но, вернувшись в Москву, обнаружил, что
бумажка с адресом потеряна. Две недели приставал я к отцу с просьбой
помочь мне разыскать физрука, но он только разводил руками:
- Эх, Лешка, легче в стоге сена булавку
отыскать, чем в Москве человека без фамилии.
Было очень обидно. Но втайне я надеялся,
что обязательно встречу нашего физрука следующим летом. Поэтому еще
в январе начал приставать к отцу с просьбой записать меня в
пионерский лагерь. В один из весенних дней он пришел с завода
веселый и громко объявил:
- Ну, Леха, просьба твоя уважена. С первого
июля в дорогу.
Но поездке этой не суждено было сбыться. 22
июня началась война. Вскоре мы с матерью уехали к родственникам в
деревню. Стояла страдная пора. Рабочих рук не хватало. Было стыдно в
такое время сидеть без дела.
Захотелось и в свои тринадцать лет как-то
участвовать в общем труде. Мать не препятствовала.
- Иди, дорогой, иди, - говорила она, - все
мы теперь должны помогать друг другу.
В правлении колхоза ничуть не удивились
моему приходу и зачислили в бригаду. На следующее утро меня вместе с
другими мальчишками назначили копнить сено. Без привычки было
тяжело. Но я никому не сознавался в этом и продолжал ходить на
работу.
Как-то после очень сильного дождя я с
группой мальчишек, шлепая по лужам, шел к амбару. Деревенскую улицу
размыло.
- Ребята, - раздался вдруг неподалеку
голос,- пособите.
Это звал на помощь дед Харитоныч. Его
телега завязла в грязи. Дружно, всей гурьбой налегли мы на телегу,
но она ни с места.
- Дети, одно слово, дети, - причитал дед
Харитоныч, качая головой.
Телегу помог вытащить проезжавший мимо
тракторист. Этот случай надолго запал в память. Если два года назад,
на футбольной площадке, я увидел, что сильный побеждает в играх, то
здесь, в колхозе, узнал нечто более важное: сила нужна человеку в
его повседневной жизни, в труде. Недолго продолжалась наша
деревенская жизнь: мать решила возвратиться домой, поступить на
военный завод - помогать фронту. Отец не стал перечить и прислал
необходимые документы.
В октябре мы снова были в Москве. Суровым,
настороженным выглядел в те дни родной город. На окраинных улицах мы
увидели баррикады, сложенные из мешков с песком, противотанковые
заграждения. На площадях - зенитные батареи. По улицам, без песен и
оркестров, торопливо проходили батальоны. Они направлялись к
заставам - туда, откуда, как раскаты дальнего грома, доносились
орудийные залпы.
- Ужель не остановят фашистов? - с тревогой
спрашивала мать.
- Ты что, мать? - в сердцах отвечал отец. -
Верно, близко подошел враг, не скрою, да только столицы ему не
видать. Поняла - не видать. Не сломит он русскую силу.
Наступил 1942 год. Мне исполнилось уже
четырнадцать лет. Я продолжал ходить в школу, учился старательно. Но
в то грозное время хотелось скорее начать трудиться, хоть чем-нибудь
помогать фронту.
- Пап, а пап, возьми меня к себе на завод,
- упрашивал я по утрам отца.
- Знай учись, мал еще, - раздавалось в
ответ. Но однажды, вернувшись поздно вечером, отец долго сидел
задумавшись.
- Что с тобой, Сидор Аверьянович? -
обеспокоено спросила его мать.
- Понимаешь, ушел от меня сегодня
подручный. На фронт отправился. Хороший такой парень был,
смекалистый. А нового не скоро найдешь, ой, не скоро.
- Что же делать-то будешь?
- Что делать, говоришь? А вот что:
возьму-ка я в подручные Леху. - И, словно это было уже давно
обдумано и решено, сказал, обращаясь ко мне:
- Завтра пойдем. Собирайся.
Было морозное мартовское утро, когда в
специально подогнанной матерью на мой рост отцовской спецовке я
шагал на завод. У проходной нас остановил вахтер. Лукаво подмигнув
отцу, он обратился ко мне с вопросом:
- Ты куда это, хлопец, собрался?
- На работу хочу. Фронту помогать нужно...
- Фронту, ишь ты!.. А выдюжишь? Ведь это не
хлеб с маслом есть, тут силенка нужна...
- Ничего, справлюсь.
- Ну что ж, тогда шагай. Люди теперь очень
нужны.
Несколько месяцев я проработал подручным у
отца, в столярном цехе. Отец мой любил свою профессию и очень
гордился ею. Но в то время особого искусства ни от него, ни от меня
не требовалось: мы ремонтировали ящики для снарядов, которые
изготовлял наш завод.
Рядом со столярным цехом работали
модельщики. Как-то, выполнив очередное задание, я зашел в соседний
цех и впервые увидел работу модельщиков. Она сразу захватила меня.
Это была, как говорится, любовь с первого взгляда. Покорила
профессия людей, рождающих рисунок будущей детали, воплощаю щих в
жизнь смелые замыслы инженеров и конструкторов. "Вот бы пойти по
этой линии", - подумал я.
И мечта сбылась, как в чудесной сказке.
Через несколько дней на нашей улице появилось объявление, что
Московскому насосному заводу имени М. И. Калинина требуются
ученики-модельщики. Решение созрело моментально, и вскоре я перешел
на новый завод - на завод, с которым связаны воспоминания о лучшей
поре моей жизни.
Принял нас, меня и моего друга, Валентина
Рогожина, мастер цеха, старый коммунист Иван Васильевич Сухачев.
- С учебой, мальчишки, придется немного
повременить. Сейчас у нас дело не очень хитрое, но важное: делаем
ящики для мин.
- Выходит, поменяли шило на мыло, - фыркнул
Васька, когда мы остались одни.
- Ничего, всему свой черед.
Действительно, ждать пришлось недолго. Иван
Васильевич, несмотря на большую загруженность, следил за нами, давал
несложные задания. Да чего там задания, каждую свободную минуту я
старался посмотреть, как выполняют мастера свою работу. Заметив это,
Иван Васильевич спросил:
- Что, брат, не терпится настоящим мастером
стать?
- Хочется, - согласился я.
- Ну что ж, будем учиться потихоньку.
И настал день, когда мне дали
самостоятельное задание - изготовить модель насоса. Как сейчас
помню, это должен был быть торфяной насос диаметром в полтора метра.
Я очень волновался. Но Иван Васильевич проверил готовую работу и
сказал:
- Поздравляю, - Алексей! Специалист из тебя
выйдет.
Не скрою, слышать эти слова мне было
приятно. Вскоре меня перевели из учеников в модельщики.
Однажды нашей бригаде дали срочное задание
для фронта. Кончилась смена, отстояли другую, а макет сложной детали
орудия все еще не был готов.
Слипались глаза. Усталость валила людей с
ног.
- Что будем делать? - спросил Иван
Васильевич. - Может, соснем хоть часок?
- Какой там сон, - ответили ему дружно. -
Раз нужно для фронта - сделаем.
И пока не сделали, никто не ушел со своего
места. А когда кому-нибудь было особенно трудно, ему говорили:
- Держись, не урони рабочую честь...
Рабочая честь! Здесь учили ценить и беречь
ее. Однажды бригада мастера Павла Кочина, выполняя важный заказ,
допустила брак. Контролеры, обнаружив брак, возвратили деталь в цех.
Наступил час обеденного перерыва. Но никто не уходил. Рабочие цеха
плотным кольцом окружили бригаду Кочина. Я впервые был на таком
собрании. Не было здесь ни президиума, ни председателя. Никто не
предоставлял слова, люди сами выходили в центр круга и произносили
свою речь, короткую и убедительную. - Понятное дело, - сказал старый
мастер Иван Васильевич, - холод, поспешили, решили скорей сбыть
заказ с рук. Ну, положим, просмотрели бы контролеры, выпустили это
дрянцо за ворота. Получил деталь заказчик, а она не годится. Там не
знают, что Пашка Кочин ее загубил. Знают лишь, что сделано это на
заводе имени Калинина. И пойдет о нашем заводе дурная слава. Разве
не понимаете вы этого, ироды? - закончил он и помахал в сторону
виновников кулаком...
Иногда среди начинающих спортсменов мне
приходилось встречать таких, которые, добившись сколько-нибудь
заметного результата, спешат уйти со своих предприятий, найти более
легкую работу.
- Почему? - спрашиваю я их.
- На заводе будешь вкалывать - многого в
спорте не добьешься, - отвечали они.
Это неправда. Работая до поступления в
институт на заводе, я выполнил норму мастера спорта и стал одним из
сильнейших атлетов в стране. Мешал ли мне завод? Нисколько.
Наоборот, он дал мне путевку в жизнь. Да только ли мне? Сколько
молодых парней, пришедших на завод настоящими несмышленышами,
выращены заводским коллективом и стали крупными организаторами
производства, замечательными специалистами. Я часто встречаюсь с
моим сверстником Леонидом Давлюдовым. В четырнадцать лет мы с ним
начали трудовую жизнь на заводе подсобными рабочими. Без отрыва от
производства Леонид окончил техникум, затем институт, стал
инженером. Мальчишкой помню я товарища по играм Виктора Чечнева.
Сейчас он парторг цеха, руководитель большого коллектива. Так же как
и многие мои сверстники, в юности я стремился к романтике, к
героизму и нашел все это в своем модельном цехе. Я внимательно
присматривался к опытным, старым мастерам, учился у них и в то же
время хотел внести в дело что-то свое, новое. В обеденный перерыв,
отказывая себе в прогулках и отдыхе, мы с товарищами направлялись в
литейный цех, где на практике постигали "тайны" производства,
смотрели, как сделанные по нашим моделям формы заполняют металл.
Бывали мы и в механическом, и в сборочном цехах, смотрели, как
обрабатываются отлитые детали, какой точности работа, советовались с
токарями и слесарями. Потом мы подолгу простаивали на испытательном
стенде, где уже готовый насос проходил испытания. Мы стояли, и на
душе у нас было светло и радостно от сознания, что именно мы,
модельщики, дали путевку в жизнь этой нужной людям машине.
На Московском насосном заводе имени М. И,
Калинина родилась и моя большая мечта, которой потом, много лет
спустя, суждено было осуществиться. Близился конец войны. Теперь в
воскресные дни мы снова играли в футбол, зимой ходили на лыжах,
отстаивая спортивную честь своих цехов.
На заводе тогда рабочие чаще всего обедали
тут же, в цехе, разложив свой скромный паек на холодных рамах
станков. Потом старшие товарищи выходили во двор покурить, погреться
на солнышке, подышать свежим воздухом. А мы, молодежь, чтобы
как-нибудь размяться, затевали соревнования по поднятию тяжестей.
Благо в цехе нашлось что поднимать- это был суппорт от токарного
станка весом килограммов десять. Помню, что первый раз я выжал его
правой рукой раз пять, левой не смог ни разу. У остальных ребят
результаты были гораздо лучше. Меня тогда очень задело, что я отстаю
от них. И вот в те дни родилась у меня мечта: стать самым сильным
среди всех рабочих завода. Однажды высказал ее своему большому другу
Виктору Лощилову.
- Что ж, это от тебя зависит. Давай рвись к
мечте своей, - ответил он.
Легко сказать - рвись... А как это сделать?
- Ты что, с луны свалился? Зайди в любое
спортивное общество и запишись в секцию тяжелой атлетики. Верный
путь.
Насчет того, верный ли это путь я,
признаться, очень сомневался, но все-таки решил его испробовать.
