ГЛАВА
12
Дорога
длиною в четыре года.
Мы едем в Мельбурн на Олимпийские игры.
Едем на край света, в страну, о которой говорят, что она находится
там, внизу, за экватором. В то время с Австралией у нас не было
дипломатических отношений. Что знали мы о ней? То, что ее история
как государства насчитывает немногим более 170 лет; что в среднем
каждый австралиец выпивает в день до двух литров пива; что там очень
любят лошадей, увлекаются скачками и тотализатором; что австралийцы
потребляют приблизительно в восемь раз больше чая на душу населения,
чем американцы. Мы где-то читали, что австралийцы — народ веселый,
любезный, у них очень сильно чувство товарищества и самое худшее,
что можно сказать там о своем знакомом: «Он подвел меня» или «Он
оставил друга в беде».
Последние дни в Ташкенте. Последние
напряженные тренировки, проверка готовности, уточнение состава. Ведь
не у каждого, кто был на сборе, была возможность поехать на «край
света». И препятствием этому были вовсе не десятки тысяч километров
воздушных и морских путей, а ничтожные сантиметры, секунды,
килограммы.
3 ноября 1956 года предрассветный аэродром
содрогался от рокота ТУ-104. Тогда мы как зачарованные впервые
смотрели на эту удивительную машину, которая должна была доставить
нас в Рангун.
Через какой-нибудь десяток минут мы летим
навстречу восходу солнца, летим из осени в весну. Под нами Гималаи.
Ослепительные зубчатые вершины, громоздящиеся в заоблачной выси,
порозовевшие от первых солнечных лучей снеговые отроги. Прилипаем к
иллюминаторам, щелкаем затворами фотоаппаратов. Может быть, увидим
снежного человека?
Словно огромный многоцветный ковер,
стелется под нами земля Индии. Мне кажется, что, даже не побывав
здесь, можно полюбить ее, увидев эти изумительной свежести краски:
зелень лесов, золото полей, белизну горных отрогов и светлые ленты
рек.
На Рангун мы летим над Бенгальским заливом
— об этом говорит нам стюардесса. Из-за десятикилометровой высоты и
большой облачности мы ничего не видим. Но зато удивительное зрелище
представляют собой освещенные солнцем тучи. Они приобретают самые
причудливые очертания. Одна туча очень похожа на двух борющихся
гигантов. Кто-то в одном из них узнает нашего борца Парфенова.
«Анатолий побеждает турка», — так расшифровали эту заоблачную
композицию.
Первая посадка в столице Бирмы городе
Рангуне. Едва открылась дверь самолета, мы почувствовали себя будто
в парной: 40 градусов при большой влажности. Большое впечатление
производит на всех своеобразная архитектура города, в особенности
храмов. Сотни юношей в желтой одежде сидят у подножий будд — от
совсем маленьких до колоссальных фигур, которые достигают высоты
трехэтажного здания. Быстрый и монотонный шепот молитвы. Все это — и
погода, и юноши и монахи — как будто из средних веков, как будто
роскошный и причудливый спектакль.
В Рангуне очень много собак. Они блуждают
по улицам и площадям, никто их не трогает, потому что это священное
животное. С симпатией относятся здесь и к ящеркам, что все время
бегают под ногами на горячих каменных плитах храмов и дворцов.
Утром поступаем во власть американской
компании «Пан-Америкэн», которая берется за 21 час доставить нас из
Рангуна до австралийского порта Дарвин.
Стюардесса популярно объясняет, как
пользоваться надувными резиновыми костюмами в случае вынужденной
посадки на воду... Показывает аварийные окна, через которые следует
спасаться в этой печальной ситуации.
— А как вы предлагаете вести себя при
встрече с акулами? — шутит кто-то из нас.
— В моей практике встречи с акулами не
случались, — в тон отвечает стюардесса.
Мы поднимаемся в воздух.
Под нами Таиланд. Раньше всего мы увидели
воду страны, а не ее землю. В залитых водою рисовых полях причудливо
отражались облака, деревья, дома. Вот тянется широкая мутноватая
лента реки Менам, усеянная джонками.
За время нашего короткого отдыха в Бангкоке
под деревьями цветущего дерева чанг десятки самолетов с
опознавательными знаками многих авиакомпаний мира опускались на
бетонированную дорожку и поднимались в безоблачное тропическое небо.
Снова в путь. Стюардесса предлагает нам
пообедать и крайне удивлена, что мы отказываемся от «смирновской»
водки, которую компания запасла для нас в изрядном количестве.
Щедрость вполне понятна, если учесть, что перевозка в Австралию
четырехсот советских спортсменов является для «Пан-Америкэн» весьма
выгодным заказом.
Мы летим в сказочно голубоватом тумане, и
уже не поймешь, где море, где небо. Еще немного, и появляются
ослепительно белые здания. Это Сингапур. «Бананово-лимонный
Сингапур»... С золотыми пляжами и ослепительной южной лазурью. Мы
проводим здесь несколько часов. Это последняя остановка.
Вечером самолет пересекает экватор. Мы
узнаем об этом от стюардессы, и все инстинктивно прилипаем к окнам,
словно стараясь разглядеть линию, которая делит нашу всю планету
пополам. Странное состояние: несмотря на то что, конечно, ничего не
видно, кроме черноты ночи, волнуешься, как ребенок.
Командир корабля обращается к нам с краткой
речью по поводу столь знаменательного события. Говорит он привычным,
безучастным голосом — сколько раз приходилось ему пересекать
экватор!
Стюардесса записывает наши адреса и
обещает, что компания вышлет нам соответствующие грамоты. Что же,
будем ждать.
Итак, мы уже на другой половине земного
шара и впереди десять часов полета над морем.
Ночь. В море светятся огоньки кораблей. Мы
летим вторые сутки. Летим очень удобно и комфортабельно. Но вся эта
благоустроенность уже порядком надоела. Утром мы в Дарвине.
Открывается дверь самолета, и появляются
очень волосатые, мускулистые ноги. Потом кожаные трусы. И вот мы
видим обладателя этих ног и трусов. Огромный детина. В руках у него
что-то вроде паяльной лампы, которую он вдруг наводит на
близсидящего пассажира и опрыскивает того какой-то жидкостью.
Наверное, дезинфекция. Этим пассажиром оказался гигантского роста
баскетболист Круминьш. Почти вся жидкость, рассчитанная на всех нас,
досталась, вероятно, ему. Австралиец улыбается: эта процедура
доставляет ему удовольствие.
Мы в Австралии.
Конечно, вряд ли кто-нибудь предполагал,
что встретят нас здесь темнокожие аборигены с кольцами в носах и с
бумерангами. Но все-таки представления об экзотической Австралии
отложились в нашем сознании, и, пожимая руки джентльменам с
бумерангами не в руках, а в петлицах безукоризненно элегантных
костюмов (маленький бумеранг — символ Австралии, как и кенгуру), мы
невольно искали глазами «настоящих» австралийцев. Но ни в Дарвине,
ни впоследствии в Мельбурне нам так и не довелось повидать коренных
жителей Австралии. 50 тысяч туземцев навсегда отделены от белых.
Нам, конечно, и думать нельзя было о посещении резервации. В Дарвине
жарко.
— В Мельбурне будет прохладней, —
успокаивают нас.
Странно, Мельбурн ведь южнее! Ах да, мы в
Южном полушарии: чем ближе к югу, тем холоднее. Летим в Мельбурн.
Самолет вот-вот приземлится. В окошко иллюминатора видны журналисты
с нацеленными на дверь аппаратами. Они стоят в шеренге, один за
другим, совсем как солдаты. Я тоже приготовил фотоаппарат. И только
открылась дверь, вслед за стюардессой вошел я и быстро навел
объектив на корреспондентов. Все засмеялись.
В Мельбурне жара еще больше. «Солнце и
хорошую погоду привезли вы, русские» — это первая фраза, которую мы
услышали. Ослепительное солнце, ослепительные улыбки, ослепительные
вспышки блицев: «Задержитесь, пожалуйста, и улыбнитесь для
австралийских девушек».
На нескольких из 3000 автомобилей и 200
автобусов, которые обслуживают Олимпиаду, мы едем по городу.
Странный город — такой огромный и весь такой низенький, будто не
город, а предместье. Аккуратненькие домишки — зеленые, красные,
желтые, аккуратненькие газончики, аккуратненькие палисаднички.
Только центр — деловая часть — становится похожим на большой город.
Австралиец очень любит свой дом. Любимое
развлечение у австралийцев в субботу и в воскресенье — уход за домом
и садиком.
Реклама здесь — ваш постоянный спутник. Вы
можете ехать сотни и тысячи километров, и она неотступно преследует
вас, провожая, приглашая, забегая вперед. Вдоль дороги развешано
бесчисленное количество плакатов, рекламирующих фирму братьев
Гриффитс, торгующую чаем и кофе. О расстоянии до Мельбурна можно
узнать по такой рекламе: «396 миль к чаю и кофе братьев Гриффитс».
Рассказывают, что солдаты австралийского соединения, прибывшие в
Лондон, «украсили» памятник Нельсону на Трафальгарской площади такой
надписью: «12 тысяч миль к чаю и кофе братьев Гриффитс». А вот еще
одна реклама на дороге: «Добро пожаловать в Гоулберн, прекрасный
город, который пользуется мылом Рексона».
Первый вечер в Мельбурне. Это не был
спокойный, тихий вечер, который обычно бывает за границей, когда вы
с достоинством чужеземца прогуливаетесь по его улицам и рассудочно
фиксируете какие-то детали, чтобы потом подробно рассказать о них
знакомым. В городе был карнавал.
На улицах горят костры, вся молодежь в
масках. И карнавал этот называется «Пороховой заговор» в честь
неудавшегося покушения католиков на английского короля Якова I в
1605 году. В день открытия парламента заговорщики хотели при помощи
пороховых бочек взорвать здание. Заговор был раскрыт, все его
участники казнены. Через три с половиной столетия по улицам
Мельбурна носят чучело Гая Фокса — предводителя заговора. Поздно
ночью его должны сжечь на костре. Теперь вся эта процедура
происходит чрезвычайно весело. На нас тоже надели какие-то маски.
Австралийский тяжелоатлет Джон Сантос, взявший шефство над советской
командой, сказал:
— Традиции устарели: сегодня вместо Фокса
следовало бы носить чучела тех, по чьей вине бросают бомбы на
Суэцкий канал.
Он был прав. В Олимпийском селении не было
египетских спортсменов — они воевали, отстаивая свою страну от
империалистической агрессии.
Слишком много впечатлений за первый день, усталость дает о себе
знать. Большие, пожалуй, слишком жесткие постели показались нам
царским ложем. Наступила первая ночь под созвездием Южного Креста.
На второй день температура снизилась с 35 до 15 градусов. Потом мы
перестали удивляться: каждый день в Мельбурне могло быть четыре
времени года. Автобус везет нас за город в помещение шотландской
военной части. Здесь мы будем тренироваться. Первые тренировки нас
очень тревожат: все чувствуют себя плохо. Вялость, а поэтому и
плохое настроение.
Где лучшие килограммы, показанные в
Ташкенте? У Федора Богдановского и Игоря Рыбака совсем ничего не
получается. Объяснения веские: нарушение ритма жизни, длительный
переезд, изнуряющая жара Рангуна, Бангкока, Сингапура, перемена
климата, семичасовая разница во времени. Мы начинаем тренироваться в
12 часов дня, а в это время в Москве 5 часов утра. Но все это мало
успокаивает. Надеемся, что через несколько дней все изменится. Так и
вышло. Совсем скоро появилось бодрое настроение и восстановилась
былая форма.
Участники Игр тренируются на восьми
помостах, после нас приходят американцы. Так спланировано время.
Встречаемся мы очень тепло. Традиционное похлопывание по плечу.
Шеппард вспоминает Ленинград, мечтает еще раз посмотреть «Лебединое
озеро». Вслед за ним все американцы вспоминают о Москве.
— Что же помешало нашему визиту в Америку?
— спрашиваю я Терпака.
— От вас требовались отпечатки пальцев. Мы
сделали все, чтобы вас освободили от этого. Не помогло. Эта
формальность, кстати, тянулась еще два года, пока наша команда,
наконец, смогла выехать в США. Гоффман представил нам 20-летнего
Исаака Бергера — кумира калифорнийских и флоридских пляжей. Его имя
появилось в журнале «Стренгс энд Хэлс» несколько лет назад. Тренеры
не торопились привозить его на чемпионат мира, ставить под удар
Удодова и Чимишкяна.
— Мы его долго держали в клетке
тяжелоатлетического зала «Барбелл-клуба», пока не был готов хороший
мальчик, — объясняет в свойственной ему манере Гоффман.
Бергер точно такой, каким я его представлял
по фотографиям и рассказам Шеппарда. «Йоркский соловей» — в шутку
называли его товарищи. Нежный овал лица, мягкие каштановые волосы,
голубые глаза — внешне он не похож на штангиста. Он общителен и
очень разговорчив. Не прошло и часа, как мы уже знали, что он
родился в Иерусалиме в 1936 году, что его дед прожил 103 года, а
отцу надоела бесконечная война с соседями. Исаак помнит пожарища, по
которым он носил еду своим родственникам. Семья решила переехать в
Америку.
На тренировке Бергер уверенно показывает
350 кг.
— Запишите в свою книжечку, — говорит он
мне, — я сделаю 352,5 кг. — Он сказал это просто, уверенно. Я понял,
что кому-то из наших — Удодову или Минаеву будет нелегко.
Андерсон стал гораздо изящнее — похудел
почти на 20 кг. Утверждали, что это было категорическое требование
его любимой девушки. Тренировался он в очень оригинальных ботинках,
напоминающих ласты с большой резиновой подошвой и широким каблуком.
«Для устойчивости» — объяснял он. И это была еще одна из загадок,
которыми он себя окружал. Рывок 140 кг у него не получался. Он
нервничал только чуть-чуть, а в остальном такая же беззаботность,
как всегда.
Чарльз Винчи выжал 110 кг. Видимо, это был
его тренировочный рекорд. Слишком уж откровенным был его восторг.
Тонкий, восторженный голос Чарльза был слышен по всему залу.
Форму Шеппарда трудно было определить:
работал он не чисто. Джим Джордж, как и в Мюнхене, тренировался
бессистемно, гримасничая и носясь по всему залу.
Впервые мы увидели японских атлетов.
Подчеркнуто вежливые, молчаливые и наблюдательные, они держались в
стороне с большим достоинством. Они присутствовали на всех
тренировках: молча записывали, почти шепотом переговаривались,
фотографировали.
Молодые бородатые почтительные индусы в
чалмах и марлевых повязках, пакистанцы в барашковых шубах — будто с
этнографических открыток. Надменные иранцы режутся в карты в
интернациональном клубе. Группками ходят спортсмены Нигерии в белых
одеждах. И всюду — веселые французы с эмблемой «галльский петух».
Особенно часто их можно увидеть с бразильцами, которые всегда с
гитарой.
Кто-то представляет нам австрийского
тяжелоатлета Сантоса — большого добродушного парня. Он слушает нас и
рассматривает с огромным интересом.
— Что вы знаете о русских?
Он улыбается, молчит, потом откровенно
говорит:
— Признаться, мало: русские — хорошие
воины, любят водку, танцуют танец с саблями и хотят завоевать весь
мир. Все смеются. Сведения более чем подробные.
К нам в деревню несколько раз приезжают
австралийцы с маленьким кенгуру. Каждый хочет с ним
сфотографироваться. На площадке все увлечены метанием бумеранга.
Вместо того чтобы возвратиться, он часто взлетает на крышу или
врезается в толпу зрителей.
Интерес у австралийцев к нашей делегации
огромный. Ежедневно мы получаем сотни писем. Фермер из Аделаиды
предлагает овцу или кенгуру в обмен на тренировочную рубашку с
буквами СССР. Ученик из Сиднея пишет: «Я знаю, вы русские — добрые
парни. Вы всем помогаете. Вышлите мне, пожалуйста, денег, чтобы я
смог посмотреть Олимпиаду». «Не посетите ли вы наш завод — у нас
лучшее пиво в мире», — пишут рабочие пивного завода.
У себя в зале мы познакомились с
легкоатлетом Морроу. Он немного тренировался с тяжестями. Морроу все
время очень подробно рассказывает о себе, о травмах и неудачах перед
Олимпийскими играми. Сейчас он чувствует себя хорошо. Приехали его
тренер и жена. Вернулись силы и уверенность. Он, конечно, хочет
выиграть 100 и 200 м.
Встречи с журналистами не всегда были приятными. В особенности в
первые дни. Только в США мне доводилось встречаться с такими
циничными и наглыми представителями прессы, как здесь. Вот одна из
бесед.
— Скажите, что ожидает вас в случае
проигрыша?
— Помощь, для того чтобы выиграть в
следующей встрече, — ответил я.
— А вообщем-то, мы не собираемся
проигрывать, — добавил кто-то из наших.
— Может ли Рыбак остаться в Австралии, если
ему предложат большую сумму денег?
— Есть много такого, что дороже денег:
Родина, семья, родной дом, друзья, работа, гордость советского
человека.
Журналист освобождает себя от какой бы то
ни было формы пристойности:
— Родина — это хорошо, но чего она стоит
без денег? Довольно ломаться: вы коммунисты, а предложи вам деньги,
вы немедленно схватите их.
Он говорит еще, а переводчик молчит.
Чувствую, что самообладание покидает меня. Похоже, нас провоцируют
на скандал. Я поднялся — разговор окончен. А Игорь Рыбак, которого
особенно обидно поразили слова журналиста о нем, с достоинством
проговорил:
— Порядочные журналисты никогда не
позволили бы, себе такой наглости по отношению к гостям своей
страны.
Это произвело впечатление.
На тренировке мы познакомились с
несколькими удивительными тяжелоатлетами-девушками. Одна из них —
мисс Кетберг — в жиме показывает 50 кг, другие толкают по 30—40 кг.
У всех прекрасное строение тела, каждая из них достойна украсить
обложку модного журнала. Поднятие тяжести нисколько не испортило их
фигур. Напротив, они твердо убеждены, что тренировки со штангой
укрепляют фигуру женщины и придают ей красоту. Это увлечение пришло
сюда из Америки.
Тренировки заканчивались. Заканчивалось время томительного ожидания
«большого помоста» в зале «Экзибейшн». Наши прогнозы и расчеты были
оптимистичны.
Вечером нас посетили австралийские атлеты.
Кто-то предложил пойти в лес послушать птицу лиру. Лира может
воспроизвести пение любой другой птицы, имитировать собачье
гавканье, автомобильную сирену. Но говорят, что лиру никто никогда
не видел. Она стеснительна, и чувствуя, что за ней наблюдают, не
показывается людям. О ней, главным образом, знают из кинофильмов,
либо по записям на пленку. Говорят, что тот, кто ее услышит, будет
счастливым.
Взвешивание заканчивалось, а весы упорно
показывали лишние 100 граммов. Оскар Стейт напоминает: осталось пять
минут. Закутавшись в одеяло, Винчи прыгает, приседает, бегает на
месте. Осталось три минуты. Снова атлет на весах: лишних теперь 30
граммов. Катастрофа: Чарльз может выбыть из игры! Теперь вряд ли что
можно изменить. И вдруг к нему метнулся Терпак с ножницами. Осталась
минута. Черные локоны Винчи падают на пол. Последние секунды
взвешивания. Все в порядке.
Винчи плачет: сдали нервы. Терпак, бледный
и мокрый, взял бутылку кока-колы и сел на скамейку. Я понимаю его: в
Вене у нас был почти такой же случай с Ломакиным.
— Так в сорок лет может быть инфаркт, —
говорит Терпак. Винчи, оказывается, за полтора дня согнал 4 кг.
Избавлялся от лишнего веса не только Винчи. Стогов тоже грелся в
финской бане, правда, недолго. Он сравнительно легко отдал свой
лишний килограмм.
Итак, Стогов, Винчи и «старик» Намдью. Ему
уже 42 года. Сколько раз видел я его на помосте! И сейчас, как
всегда — уверенность, соревновательная злость. В жиме иранец
достигает 100 кг. Стогов и Винчи идут одинаково — выжимают по 105
кг. В рывке они тоже не уступают друг другу — те же 105 кг.
Толчок начинает Намдью. Увы, он даже не
может закончить соревнование: судорога сводит ногу, и его уносят с
эстрады. И пока за кулисами шумные иранцы приводят его в чувство, на
помосте происходит нечто совершенно неожиданное.
На пределе своих сил американец толкает
132,5 кг. И это после тяжелой сгонки, после такого нервного
напряжения! Столько же необходимо поднять и Стогову. Тогда суммы
будут равны, но победит наш атлет: он легче. Мы почти не
сомневаемся, что все будет в порядке.
Стогов дважды берет роковой вес на грудь, посылает его вверх на
прямые руки, но еле заметная, почти незначительная ошибка мешает ему
достичь успеха. В эти решающие судьбу поединка секунды не хватило
того самого «чуть-чуть», которое приносит атлету олимпийскую медаль.
А ведь она почти была у него в руках!
Винчи не может скрыть радости. Похоже, что
эта победа — самая большая неожиданность для него. Он стоит на
пьедестале очень счастливый и очень смешной — на голове в разные
стороны торчат остатки волос. Что ж, титул олимпийского победителя
стоит такой жертвы. Он благодарит Стогова за борьбу, которая
подхлестнула его нервы на свершение подвига.
В автобусе было тихо. Стогов молчал. Он не
оправдывался и никого не винил. Он сам вынес себе приговор. На
следующий день Володя как ни в чем не бывало сказал:
— Что ж, придется еще год ждать, чтобы
вернуть победу.
Вечером в штабе делегации были удивлены:
ведь все так верили в крепость этого звена команды!
Шел второй день соревнований. Мы засыпали,
не сомневаясь в том, что завтра вернемся с золотой медалью.
Отсутствие острой конкуренции с зарубежными
полулегковесами на протяжении многих лет приучило всех нас к мысли,
что победа в этой категории всегда за нами. Увы! И здесь нас
поджидал неприятный сюрприз: Евгений Минаев уступил. Бергеру.
Он блестяще начал соревнования, заставив
зрителей пережить по-настоящему волнующие минуты, и установил рекорд
мира в жиме— 114,5 кг. Евгений опередил Бергера на 7,5 кг и,
казалось, помимо количественного перевеса, приобрел чувство
морального превосходства, необходимого для продолжения борьбы.
Но получилось наоборот. В рывке и толчке
Минаев стал вдруг неузнаваем. Он не смог показать даже тренировочные
результаты. Растерявшийся было Бергер заметил это и сразу
воспользовался обстановкой. Он почувствовал себя хозяином помоста и
показал 352 кг — ровно столько, сколько обещал мне.
Дебютант мирового помоста вел себя
непринужденно. Он постоянно улыбался, однако это не мешало ему
максимально «собираться» перед подходом к штанге.
Терпак сказал:
— Есть три вещи, от которых он не устает:
от разговоров, тренировок и соревнований.
Что же все-таки произошло с Минаевым?
Трудно все взвесить. Очень тяжело проникнуть за оболочку
психологической изоляции атлета, которая появляется в таких случаях.
Соревнования раскрывают характер, волю, опыт спортсмена.
Значительная часть вины ложилась и на нас, тренеров. В команде было
два претендента на право выйти на помост: Минаев и Удодов. Уже за
месяц все в команде знали свое место, кроме них. Мы не могли решить:
кто же будет выступать? С одной стороны — авторитет опытного
Удодова, но у него недавно была травма ноги. А Минаев — юный атлет,
результативный в тренировках, но далеко не стабильный в технике
рывка и толчка. Да и качества бойца у него пока что сомнительные.
Кого же выставить? На каких весах можно взвесить и сравнить их
качества, нюансы их характера, которые часто проявляются только в
соревнованиях?
Мы детально и долго изучали Удодова и
Минаева и просмотрели главное: слишком интенсивные тренировки
Минаева. Он знал, что авторитет Удодова велик, и поэтому хотел быть
все время первым. Во что бы то ни стало ему нужно было на
тренировках выглядеть лучше Удодова. Тренировался он легко, но это
нам только казалось. Когда, наконец, решили, что на помост выйдет
Минаев, он к этому времени исчерпал свои духовные и нервные силы.
Его хватило только на жим. Даже безграничная воля не способна ничего
сделать, когда не хватает запаса сил. Яростное нападение в жиме
сильно ослабило его силы в рывке, и он потерял способность не только
к атаке, но и к обороне.
Минаев стал каким-то безразличным. Слова,
разминка, массаж, призывы к его самолюбию — все было бессильно.
— Не могу, не понимаю, что со мною
случилось, — только и сказал он.
Мы, тренеры, поначалу не до конца осмыслили
глубину нашей ошибки и были недовольны Минаевым.
Бергеру тогда было 19 лет. Он понравился
нам и стал другом нашей команды. Американец вынашивал смелые мечты:
показать 370 — 380 кг.
Третье место с суммой 332,5 кг занял
польский атлет М. Зелинский. Это была первая ласточка будущей
грозной команды поляков.
Минаев тяжело переживал свою неудачу. Он
считал, что не оправдал нашего доверия и подвел всю команду. Едва
сдерживая слезы, Евгений сказал:
— Никогда больше не буду выступать.
Итак, второе поражение. Опять мы вернулись
в штаб с серебряной медалью.
Перед соревнованиями легковесов
австралийская пресса была щедра на похвалы: «На мельбурнском помосте
будет разыгрываться первенство СССР». Спортивные обозреватели
предсказывали, что за золотую медаль будут бороться Рыбак и
Хабутдинов. Но оба наши атлета знали, что их ждет далеко не легкая
жизнь. На тренировках они познакомились с девятнадцатилетним японцем
Онумой, который поразил всех своим толчком 105-килограммовой штанги,
с молчаливым, самоуверенным тяжелоатлетом Кимом из Южной Кореи,
показавшим в сумме 377,5 кг. Это были серьезные соперники. Помимо
них, нельзя было не учитывать возможности старых знакомых — поляка
Чепулковского, болгарина Абаджиева и других.
В ночь перед выступлением Игорь Рыбак долго
просидел у меня в комнате. Я пытался отвлечь его внимание от
предстоящего испытания, но неудачно, потому что сам все время думал
про события на помосте. Слишком уж неожиданной для команды оказалась
потеря золотых медалей в легчайшем и полулегком весе.
Соревнования начались для Игоря неудачно.
Легко зафиксировав в жиме 110 кг, он выжал следующий вес —115 кг —
несколько хуже, но без всяких отклонений от правил. Убежденный в
успехе, Рыбак сходит с помоста и вдруг слышит недовольный гул
зрителей. Оказывается, двое судей — из Ирана и Южной Кореи — попытки
не засчитывают.
Игорь снова подходит к весу. И на этот раз
попытка вышла неудачной: ноги спортсмена дрогнули. Итак, впереди
австриец Хельфготт — 112,5 кг, иранец Томраз — 117,5, Чепулковский —
120. А самым сильным в жиме оказался наш Равель Хабутдинов. Выжав
125-килограммовую штангу, он установил новый мировой рекорд и стал
лидером состязаний.
В рывке картина резко меняется.
Чепулковский и Томраз одолевают в этом движении по 105 кг, Онума и
Хабутдинов — по 110, Ким — 112,5 Абаджиев — 117,5. Рыбак подходит к
штанге так спокойно и уверенно, как будто и не было у него совсем
недавно такой обидной неудачи. Четко и легко поднимает он 112,5,
117,5, 120 килограммов. Публика в восторге. Даже «живая история»
тяжелой атлетики семидесятилетний секретарь, Международной федерации
француз Гуло вскакивает с места и кричит:
— Великолепно! Вот это смелость! Вот это
стиль!
Да, смелость и железная стойкость бойца —
качества, которые трудно было угадать в этом кротком на вид и
немного флегматичном юноше, — проявились в эти критические минуты
особенно ярко.
Атлеты начинают толчок. Томраз фиксирует
145 кг, Онума 147,5. Толчок — любимое движение Рыбака. Владея тонким
мышечным ощущением, он всегда выполнял это сложноё движение
безупречно. Но теперь ему необходима особенная четкость,
исключительная чистота и, самое главное, хладнокровие.
Игорь прекрасно толкает 142,5 кг, а потом
147,5. Пятитысячная аудитория горячо поздравляет его с победой. Ведь
этот результат уже выводит советского спортсмена вперед и
обеспечивает ему звание олимпийского чемпиона.
Но Рыбак не покидает сцену. Он просит
поставить на штангу 150 килограммов, В зале наступает напряженная
тишина. Атлет медленно подходит к штанге. Он спокойный и
сосредоточенный, голубые глаза приобретают какой-то стальной блеск.
Вот он склоняется, берет гриф в руки. Мгновение — и штанга уже на
груди, еще одно движение — и тяжелый снаряд замирает вверху.
Именно здесь произошло событие, каких не
много было в истории тяжелоатлетического спорта. Вместе со зрителями
неистово зааплодировали судьи, забыв про свои обязанности, про
необходимость сохранять «олимпийское спокойствие», про все на свете,
кроме этого блестящего проявления мастерства. А Игорь Рыбак стоял на
помосте, залитый светом юпитеров, и его глаза сияли счастьем.
После церемонии награждения олимпийскими
медалями ко мне подошел бессменный секретарь мировых чемпионатов
англичанин Оскар Стейт:
— Послушайте, в какой печке вы выпекаете
таких легковесов? Лопатин, Иванов, Костылев, а теперь и этот парень!
Я восхищен тем, что он сегодня сделал! Но как это все начиналось?
В самом деле, как? Наверное, с вечера в
парке имени Шевченко в Харькове, где он увидел выступления самых
сильных штангистов Украины Ивана Кириченко, Федора Осыпы, Хасана
Яглы-Оглы и других. Именно после этого события во дворе дома, где
жил Игорь, был организован «тайный союз силачей». Вместе со
школьными товарищами Рыбак поднимал все, что попадало под руку:
камни, куски рельс, пудовые гири и, наконец, самодельную штангу.
Но вскоре «заговорщикам» надоедает
упражняться без посторонней помощи и они несмело переступают порог
тяжелоатлетического зала спортивного общества «Дзержинец». И зал
этот стал для восьмиклассника Игоря Рыбака вторым домом.
Впервые на всесоюзный тяжелоатлетический
помост харьковчанин вышел в 1955 году в Минске. И тут его постигла
досадная неудача. В биографии почти каждого известного штангиста
есть странички, о которых сам атлет не очень любит вспоминать, но
без них, вероятно, не обходится путь к вершине. Так и у Рыбака. То
ли он переоценил свои возможности, то ли ослабел духом в борьбе с
грозным соперником, однако жим 110-кило-граммовой штанги трижды
заканчивался для него неудачей. И тут Рыбак поразил всех: два
последующих движения он выполнил безупречно, подняв в рывке 110 и
толкнув 140 килограммов.
Мельбурнский помост вновь подтвердил
крепость наших позиций в легком весе. Но времена безраздельного
господства миновали. Появился 19-летний японец Онума, который в
ближайшее время будет в состоянии показать 385-килограммовый
результат. Он сказал, что хочет переехать на некоторое время в
Гонолулу, чтобы поучиться у Коно.
Состязания полусредневесов вызывали
тревогу. Чем кончится поединок Богдановский — Джордж?
Федора тренирую я. Его прошлые неудачи не
проходили бесследно и для меня. Неужели и на этот раз то же самое?
Последнюю тренировку он провел отлично. Но странно, слишком много
разговаривает, теряет аппетит. Неужели... Не хочется думать об этом.
За годы обидных неудач Богдановский понял,
что первопричина его поражений — отсутствие воли. Больше доверия к
самому себе, больше уверенности... В ночь накануне выступления Федор
зашел к нам в комнату. Мы только что вернулись с победой Рыбака. Он
обрадовался, оживился. Потом ушел к себе. Мы слышали, как
возвращались с соревнований наши баскетболисты, как пели свои
грустные песни живущие неподалеку иранцы. Федор несколько раз
вставал с постели, снова ложился и, наконец, заснул.
На параде Богдановский и Джордж стояли
рядом. Когда секретарь состязаний поочередно назвал их имена, они
пожали друг другу руки.
Соревнования начали менее известные
спортсмены.
Джордж и Богдановский имели достаточно
времени, что бы не спеша сделать разминку и подготовиться к выходу
на помост. В комнате для разминки атлеты делали массаж,
разогревались, поднимая штангу, ходили из угла в угол, суетились
врачи, тренеры — обычная сцена напряженных тяжелоатлетических
состязаний.
За кулисами появился, насвистывая песенку,
усмехающийся Пауль Андерсон.
— Как дела? Хотел бы я знать, чем
закончится сегодняшняя ваша встреча? — сказал он, похлопав Федора по
плечу.
— Для этого, Пауль, тебе необходимо
подождать часика четыре, и все выяснится, — заметил Богдановский,
обращаясь к Джорджу, чтобы тот перевел на английский.
— Ты прав, Богдановский! Мой вопрос
неуместен, это надо увидеть, — ответил Андерсон и, пожелав обоим
соперникам успехов, ушел, как всегда, в сопровождении толпы.
На помост вызвали Джорджа, Богдановского
предупредили, чтобы он приготовился. Наконец, началось!
Джордж, показал свой предельный результат в
жиме — 122,5 кг и довольный ушел за кулисы. Богдановский просит 125
кг. Смело! Не торопясь, натер он руки магнезией, прошелся по
помосту, глянул в зал. Можно начинать. Он фиксирует штангу на
пределе сил, что очень заметно. Джордж оживился. Было похоже на то,
что это предел Богдановского в жиме. А ведь мировой рекорд
принадлежит ему — 134 кг. У Джорджа в запасе рывок и толчок, которые
его никогда не подводили.
И вдруг Федор будто переключается. Он с
поразительной легкостью выжимает 130, потом 132,5 кг. Джордж отстает
от Федора на 10 кг. Такой большой разницы в их результатах в начале
поединка никогда раньше не было.
Рывок. Богдановский красиво и легко
фиксирует 122,5 кг. Но 125 кг он поднять не может. Потеряно 2,5 кг.
Плохо. Джордж снова оживлен, глаза его загораются. Он может
сократить разрыв. Мастерство его не подводит: он показывает в рывке
127,5 кг. Разрыв уменьшается на 5 кг. Возможность победить стала
более реальной. Впереди толчок. Сколько раз приносил он победу Питу!
Уже полночь, но зрители не покидают зал.
Федор вдруг почувствовал, что устал. До
выхода остался час, атлет один пошел в комнату отдыха. В дверь
постучали. Пора. Оба начинают со 157,5 кг. Нужно пройти теперь 162,5
кг. Богдановский выглядит очень спокойным. Главное, сосредоточиться,
каждый мускул, всю волю нужно суметь подчинить одному — победе.
Рывковые 162,5 кг оказались на сей раз послушны сильным рукам. Не
уступая в легкости, берет этот вес и Джордж.
А дальше? На какой вес идти теперь?
Важно не «зарываться» Нужно толкнуть 165 кг
— тогда Федор будет первым. Джорджу для победы нужны 170 кг. Тогда
он сравняется с Федором и станет чемпионом, потому что легче нашего
атлета. Но это выше его сил.
Богдановский подходит к 165-килограммовой
штанге. В зале воцарилась напряженная тишина. Точно и молниеносно
Федор берет штангу на грудь, ловит мгновение для толчка. Штанга
замирает на вытянутых руках. Он еще не приставил ногу, не закончил
движения, судьи еще не дали команду опустить снаряд, а зрители уже
встали со своих мест и аплодировали советскому атлету. Все поняли,
что 420 килограммов — это победная сумма.
Джордж подавлен. Окружившие его Коно,
Винчи, тренер Терпак считают, что он должен рискнуть — пойти на 170
кг. Чудес, конечно, не бывает, но...
Опытный спортсмен видел, что победа
ускользает от него, ведь он и так показал лучший результат — 412,5
килограмма.
Питу неудобно уйти от борьбы.
Попытка оказалась безуспешной. Штанга
коснулась груди, прижала атлета, столкнула с места и покатилась по
помосту. Джордж очень медленно выпрямился, так же медленно, с видом
абсолютного безразличия, ушел с помоста. Олимпийским чемпионом стал
Федор Богдановский.
— Единственный атлет, которого я опасаюсь,
— это Трофим Ломакин. Но у него всегда что-нибудь не ладилось во
время соревнований — то толчок, то состояние здоровья, — говорил мне
Коно.
Ломакина на сей раз не было, и Коно без
малейшего осложнения выиграл золотую медаль. Его результат — 447,5
кг говорит сам за себя. Вторым был Василий Степанов с очень скромной
суммой — 427,5 кг. Третье место досталось Джиму Джорджу — 422,5 кг.
Как всегда, выступление Коно было красивым
зрелищем. Гаваец держался с каким-то особенным достоинством,
движения отличались только ему присущей элегантностью,
изысканностью. Сколько же лет еще он вот так будет выходить на
помост, чтобы непременно уйти с него победителем? Воробьев — самый
старший в команде. Постоянная борьба с сильнейшими противниками на
мировом помосте воспитала в нем удивительное упорство, волю к
победе. И каждый раз чем ответственнее была встреча, тем больше
раскрывались его творческие способности в тренировке, тем более
убедительным становилось его мастерство.
Австралийский журналист, наблюдая
тренировки Воробьева, написал статью под названием: «Есть ли
перспективы у Воробьева?» Одним взмахом пера он решил судьбу
Аркадия, утверждая, что «звезде пора зайти». Журналист сочувственно
вспоминал, какой у него уставший, изможденный вид: «... он потерял
трехлетнюю корону».
Аркадий тренировался вполсилы, чтобы
сохранить себя для решающей схватки. Гоффман шутил: «Шеппард очень
зол и, конечно, победит, потому что уже несколько лет смотрит на
высшую точку пьедестала почета». Мы в таком же тоне отвечали, что
Воробьев уже несколько лет стоит наверху, привык к этому положению и
сдвинуть его будет трудно.
Болгарин Веселинов закончил жим с
результатом 132,5 кг. Аркадий заявил, что будет начинать со 140 кг.
С такого веса он никогда не начинал. После долгих споров с Терпаком
Шеппард тоже подошел к этому весу. Выжал его хорошо, но сошел с
места. Воробьев же зафиксировал штангу очень свободно.
Шеппард рассердился и исправил ошибку. Он
легко берет на грудь 145 кг, начинает их выжимать, но валится
вперед. Воробьев так же спокойно покоряет и этот вес. Он сходит по
трапу, улыбаясь, что с ним бывает очень редко.
На штанге 147,5 кг. Это на 1,5 кг больше
мирового рекорда Коно, который тот установил несколько месяцев
назад.
В третий раз Воробьев медленно поднимается
на помост. На лестнице споткнулся.
— Дурная примета, почти как у Юлия Цезаря,
— с улыбкой бросил он Шатову, который оказался рядом.
Он долго ходит у помоста — очень спокойно,
расслабившись, затем подходит и останавливается у штанги, потом
вновь стоит, будто что-то обдумывая. В зале тишина. А он все стоит и
стоит. Так и хочется крикнуть: «Ну, начинай же, начинай!» Наконец,
он наклоняется над грифом, не спеша, как на тренировке, принимает
старт и мощным усилием ног, спины, рук берет вес на грудь. А дальше
все было очень просто — штанга была выжата, как говорят, по всем
правилам тяжелоатлетического искусства.
Воробьев спешит покинуть помост, но его
останавливают. Поднят рекордный вес, и, чтобы зафиксировать новое
мировое достижение, необходимо пройти процедуру взвешивания. Ширмы
на сцене нет, судья и участники становятся вокруг атлета, давая ему
возможность снять одежду и встать на весы. Вес Аркадия не превышает
нормы, о чем информатор спешит сообщить зрителям.
Рывок. И здесь Аркадий демонстрирует
драгоценное чувство уверенности. Оба начинают со 137,5 кг. Шеппард
начинает неудачно: штанга предательски уходит вперед. Он сидит
молча, закутавшись в халат. Второй подход еще более неудачен. В зале
раздается гул сожаления — зрители Шеппарду симпатизируют. Его
окружают Винчи, Коно, Джордж. Положение тяжелое. Шеппард делает
жест, чтобы его оставили в покое. Он резко встает и делает подряд
два-три быстрых рывка на точность подседа.
На сцену он выходит полный решимости.
Зрители подбадривают его аплодисментами. И тут мастер рывка показал
себя. 137,5 кг он поднимает отлично. Три подхода Шеппарда, забравшие
почти десять минут, отразились на Воробьеве. Он дважды подходил к
142,5кг. Аркадий достаточно силен и вырывает этот вес, но скорость
подседа у него недостаточная, расстановка ног неверная.
В толчке Шеппард фиксирует 165 кг. Воробьев
под гром аплодисментов толкнул 170, 175 и 177,5 кг.
А что же Шеппард? Он идет на 185 — только
так он сможет сравняться в сумме. Но это авантюрное решение.
Воробьев победил с новым олимпийским
рекордом — 462,5 и новым мировым рекордом в жиме. Шеппард отстал на
20 кг. Третьим стал француз Дебюф.
Был на чемпионате человек, который в самые
тяжелые, порой трагичные, минуты у всех поднимал настроение. Никто
не мог понять, когда же он готовится к соревнованиям.
Целый день Пауль Андерсон отдыхал на травке
в Олимпийской деревне и щедро раздавал автографы. Он был самым
популярным у журналистов после кинозвезд.
Газеты посвящали ему страницы, подвалы,
целые выпуски. Андерсон вывел спорт силы на первые полосы
популярнейших журналов. Он вернул тяжелой атлетике славу времен Луи
Сира, Сандова, Саксона, Гаккеншмидта. Он заставил мир вновь
заговорить о пределах человеческих возможностей.
«Самонадеянный чемпион тренируется только
два раза в день. Он поднимает не штангу — нет: он поднимает сейфы,
полные бетона. Он все еще является трогательным ребенком своей
матери и не любит носить пальто. Несмотря на то что он похудел,
Андерсон выглядит как скала. Его бедро, как талия среднего человека,
шея, как талия женщины. Человек-дредноут носит ботинки среднего
размера». Такие сообщения о нем появлялись в прессе ежедневно.
Пауль был в хорошем настроении. Впрочем,
это было его обычное состояние.
Кто мог сомневаться в его победе?! После
возвращения из Москвы он установил феноменальный рекорд США в
троеборье — 533 кг. Но безоблачное счастье «живого подъемного крана»
неожиданно омрачилось. «Виновником» стал Хумберто Сельветти.
В последний раз мы видели Хумберто
Сельветти четыре года назад в Хельсинки. Это был гигант, которого
природа одарила необычайной силой. 15-летним мальчиком он без труда
поднимал 80-килограммовые бревна, которыми были вымощены улицы его
городка. После того как Хумберто без посторонней помощи вытащил
машину из кювета, слава о нем разнеслась далеко за пределы его
городка.
У него были успехи в баскетболе, однако,
когда вес его перевалил за 100 кг, он, естественно, потерял
необходимую скорость и прыгучесть.
За два года занятий тяжелой атлетикой
результат Сельветти продвинулся с 340 до 450 кг. Однако это было в
основном за счет его огромной физической силы. Что же касается
техники, она оставляла желать лучшего.
Но штанга была вторым увлечением. Все
основное время он отдавал пению. Приближались Олимпийские игры.
Нужно было посвятить всего себя спорту. И он делает это.
Когда аргентинец выжал с груди три раза 170
кг, всем стало ясно, что Андерсон напрасно был так беспечен. Возник
неожиданный очаг страстей. Боб Гоффман нервничал. Говорили даже, что
Поль потерял аппетит, хотя трудно было поверить этому.
Вечером за день до соревнований мы были в
гостях у аргентинцев. В комнате беспорядок. На полу апельсиновые и
банановые корки. Сельветти поет аргентинские песни. Он поет очень
хорошо, и мы на какое-то время забываем о наших тяжелоатлетических
делах.
— Я не мог приехать в Вену и Мюнхен, —
говорит он. — Нет средств. К Мельбурну я готовился три раза. Я знал,
что поеду сюда: я очень хочу победить Пауля. Мне кажется, я сейчас
готов к этому...
26 ноября на помост вышли девять
«крупнокалиберных» тяжеловесов. Но взоры всех были, конечно,
прикованы к самым сильным — Андерсону и Сельветти.
Энергичный Пигаяни, известный не столько
высокими результатами, сколько своими рыданиями после удачных
подъемов, выжал 150 кг. На штанге 165 кг. Сельветти долго натирает
руки магнезией, что-то шепчет, волнуется. Потом легко выжимает этот
вес. А затем покоряет и 175 кг. 180 кг он выжать не может.
Андерсон неудачно начинает состязание. Он с
большим трудом справляется со 167,5 кг. Два подхода к 175 кг не
приносят успеха. С нескрываемым отчаянием он медленно уходит с
помоста.
— Не знаю, что со мной, — говорит он
Терпаку. В рывке оба показывают по 145 кг. Все остальные теперь
далеко позади.
Итак, после двух движений впереди идет
Сельветти на 7,5 кг. Этого меньше всего ожидали Пауль, американцы,
да и все зрители. Сельветти толкает 175 и 180 кг. Это его предел.
Аргентинский гигант заканчивает соревнование с суммой 500 кг.
Андерсону нужно набрать столько же, тогда
он выиграет за счет меньшего собственного веса. Сельветти весил 143
кг — на 5 кг больше Пауля.
Но штанга весом 187,5 кг оказалась тем
подводным камнем, из-за которого «человек-дредноут» чуть было не сел
на мель.
Дважды Андерсон не смог зафиксировать этот
снаряд над головой. В отчаянии атлет вновь повторяет:
— Что со мной? Я не перенесу этого!
Он покидает помост, но через три минуты все
американцы под гром аплодисментов выносили со сцены своего любимца,
которому все-таки удалось укротить штангу.
Итальянец Пигаяни, как и на предыдущих
чемпионатах, получил бронзовую медаль и по привычке заплакал от
радости.
Алексей Медведев был зрителем. Мы понимали,
что нет смысла подставлять его под удар Андерсона и Сельветти: во
время показательных выступлений он поднял в сумме 485 кг.
Вечером американцы пригласили нас в гости.
В знак расположения к нам они угощают нас шоколадом. Настроение у
них прекрасное: они обошли нас в золоте. И на одно очко победили в
неофициальном командном первенстве» Особенно доволен Андерсон, хотя
и признает, что его победа висела на волоске.
— Я чемпион — это хорошо, — говорит он. —
Но титул — это не масло, которым будешь мазать хлеб. Это не доллары.
Я ухожу в профессионалы. Я кормил мышцы, теперь пусть они кормят
меня.
Олимпийские игры в Мельбурне показали, что
тяжелая атлетика находится на этапе новых достижений. На
международную арену вышли штангисты Польши, Болгарии, Японии. Они
должны еще сказать свое слово.
