ГЛАВА
3
Я БЫЛ САМЫМ ПЕРВЫМ.
Сейчас уже почти забыты красивые движения:
рывок и толчок одной рукой. Да и фамилию Гюненберга никто не
вспоминает. Но тогда, после приезда из Парижа, этот швейцарец не давал
мне покоя. Ему принадлежал мировой рекорд 113,5 кг — семь с лишним
пудов, как в то время определяли. Победить его мне было трудно. Мешал
большой рост. Длинные руки — длиннее путь штанги в толчке.
Осенью в городе Николаеве я был готов дать
бой швейцарцу. Успешно прошел жим, рывок. Теперь — штурм рекорда в
толчке правой рукой. Точность здесь крайне необходима: нужно взять
штангу одной рукой по центру, точно тянуть ее до плеча, совершенно
безошибочно подсесть, встать, не теряя равновесия, и толкнуть вес над
головой. Чувство координации должно быть здесь абсолютным.
Я ощущал, как мертвое железо становится живым
противником.
На штанге 114,5 кг. Зажимаю плотно
напульсник, чтобы не болело запястье. Крепко обхватываю гриф ладонью,
левой рукой упираясь в колено. Приподнимаю штангу только чуть-чуть:
проверяю равновесие. Все в порядке. А потом... Потом несколько секунд
мощного усилия ног, спины, рук, всего тела. Нужно поднимать! И вдруг
чувствую, что сил не хватает, а штанга уже на уровне бедер. Нужно
мгновенно садиться, закладывая кисть с грифом к плечу: так вес не
сползает. Поднялся. Подтолкнул железо, чтобы уложить его на привычное
место. Напряжение адское, дышать почти невозможно. Приподнятый
передний конец штанги все еще предательски ведет вправо. Глухие,
совсем далекие голоса: «Давай! Толкай!» Скорее, скорее толкать. Вот
теперь, кажется, все в порядке. Ровно сгибаю ноги и с предельной силой
толкаю вес над головой. Уверенно и точно лежит на ладони вытянутой
руки побежденное железо.
То, что я сейчас рассказываю, вероятно,
знакомо каждому тяжелоатлету. Но для себя я в тот вечер сделал еще
одно открытие. Я понял, что борьба с весом — это тонкий, сложный
поединок и к штанге нужно относиться, как к живому противнику.
Гюненберг был побежден. Зрители — в восторге.
Многие считали, что если атлет толкнул 100 кг одной рукой, то,
естественно, двумя запросто можно толкнуть 200. Так что демонстрация
этого движения всегда обеспечивала успех у зрителей.
Теперь — Серго Амбарцумян, С ним спор еще не
окончен. После поражения он успел установить новый всесоюзный рекорд в
жиме — 120,5 кг.
За сравнительно небольшое время происходит
много событий. Вдруг «открываются» Константин Назаров, превысивший мой
рекорд, Петр Петров, буквально преследующий меня, 120-килограммовый
великан Геннадий Степанов.
Я бросил вызов Амбарцумяну, показав на
первенстве ВЦСПС 397,5 кг. И стал ждать ответа. Но ответа не было.
Шел 1938 год. Ему было суждено стать вехой в
тяжелой атлетике. В мире тогда был только один человек, который
перешагнул 400-килограммовый рубеж. Немец Мангер показал 418 кг.
Фашист Мангер. Это был тот редкий случай, когда к спортивному азарту,
к спортивной злости примешивалась чисто человеческая.
В Киеве на первенстве СССР девять раз
подходил я к штанге, и три раза судьи фиксировали всесоюзные рекорды:
122,5 — в жиме, 125 — в рывке, 162,5 — в толчке. Я показал 410 кг.
Впервые в советской тяжелой атлетике был взят неприступный Рубикон. Я
был первым. Быть первым... Это ни с чем не сравнимое чувство.
Александр Бухаров, известный атлет старшего
поколения, написал по этому поводу: «Зафиксированная Ку-ценко общая
сумма троеборья 410 килограммов войдет в историю советского гиревого
спорта как свидетельство чудесного роста наших тяжелоатлетов, их
международного класса».
На соревнованиях присутствовал известный
певец, солист Киевского театра оперы и балета Михаил Гришко. Было бы
явным преувеличением назвать его страстным болельщиком спорта; я
«охотился» за его выступлениями гораздо энергичнее, нежели он за
моими. Однажды, после концерта с участием Гришко, меня с ним
познакомили. Михаил Степанович очень понравился мне. Кажется, и я
произвел на него хорошее впечатление. Во всяком случае, с тех пор мы
начали встречаться в семейном кругу. Он охотно открывал мне свои
артистические «тайны», вспоминал совместные выступления с Антониной
Неждановой, Леонидом Собиновым, Дмитрием Смирновым. В свою очередь,
расспрашивал меня о тяжелоатлетических делах. А сейчас вот нашел
свободную минуту и пришел посмотреть на мое выступление. Было
чрезвычайно приятно, что и мой «концерт» прошел успешно.
Журналисты любят проводить параллели между
спортом и искусством: говорят, и там и там публичные выступления,
ответственность, тяжелый труд и большая слава. Разумеется, общего
много, но есть и «небольшая» разница. Народному артисту СССР Гришко
минуло семьдесят, но голос его звучит прекрасно. Это могут подтвердить
и меломаны, столкнувшиеся с трудностями напасть на последние
выступления певца в опере Верди «Травиата». Ну, а мои 410 килограммов,
поднятые на том чемпионате, берут сегодня на прицел атлеты полулегкого
веса...
Рекорды, рекорды, рекорды... Во мне появился
какой-то фанатизм, какая-то одержимость. И если я отвлекался, то думал
опять только о рекорде. Поддубный прислал мне телеграмму: «Молодец,
малыш».
Получил я еще одно, очень трогательное
поздравление — от Серго Амбарцумяна. А я продолжал ждать ответа от
Серго. Ответа, как и прежде, не было. Серго ушел в «глубокое
подполье». Тренировать его уехал в Армению Ян Юрьевич Спарре. Серго
готовился всерьез. Газеты писали о рекорде, который он установил в
метании молота. Значит он взялся за разностороннюю подготовку, на что
раньше не обращал особого внимания. Было ясно: Серго готовится к
реваншу. Вскоре, выступая в Ереване, Амбарцумян выжал штангу весом
125,1 килограмма — новый всесоюзный рекорд. По свидетельству
очевидцев, это было сделано очень непринужденно и легко.
Мне стало известно о рекорде в Баковцах, под
Москвой. Мои намерения были довольно «мирными» — отдыхать после
чемпионата страны, посидеть над пособием для начинающих тяжелоатлетов.
Но пришлось снова взяться за тренировки. Я сказал корреспонденту
газеты «Красный спорт», который брал у меня интервью, что вызов
принимаю.
Я меняю технику, стиль, переворачиваю за день
до 10 тонн. Чувствую, как наливаюсь силой и мощью.
А смелость? Нужно было преодолеть
психологический и барьер — страх. Это чувство на каком-то этапе
испытывают все спортсмены.
В том году мне не удалось превзойти соперника
в жиме. Амбарцумян дважды улучшал свои результаты в этом движении и
довел рекорд страны до 130,1 килограмма.
Зато я отличился в толчке.
На празднике, посвященном 20-летию комсомола,
я толкнул 168,2 кг, превзойдя мировое достижение эстонского атлета
Лухаера, выступавшего в тяжелом весе. Это был мой второй мировой
рекорд в заочной дуэли.
И тут случилось то, что бывает один раз в
десятки лет.
В тот же вечер, почти в один и тот же час
Амбарцумян в Армении побил рекорд в толчке. Он тоже толкнул 168,2 кг!
Кому же должен принадлежать рекорд? В
Комитете по делам физкультуры и спорта СССР нашли оригинальное
решение: телеграмма из Киева пришла первой. И потом, я был легче.
Серго отплатил мне тем, что побил мой рекорд в сумме троеборья, подняв
413,2 килограмма.
Мечтал ли я о славе? Да. Мечтал о
популярности, о восторге зрителей. И до сих пор считаю, что для
молодости это естественное и отнюдь не плохое чувство. Его следует
только правильно направлять.
Прожив долгую спортивную жизнь, я убедился,
что победитель почти никогда не бывает равнодушным к своему успеху, к
впечатлению, которое он производит на зрителей.
Я в отличной форме. Как никогда чувствую свое
тело, свои возможности. Я рвусь в бой, рвусь в Ташкент, куда на
матчевую встречу съедутся лучшие тяжелоатлеты. Наконец-то я встречусь
с Амбарцумяном.
Соревнования проходили в помещении театра
имени Горького. В тяжелом весе подобралась солидная компания — Петров,
Назаров, Калмахалидзе, Кустодов, Лапутин. Амбарцумяна снова нет. А
ведь именно его считал я своим главным соперником и решил во что бы то
ни стало вернуть рекорд в троеборье. Для этого были намечены такие
результаты в отдельных движениях: жим и рывок — по 127,5 килограмма,
толчок — 165. В сумме это давало 420 килограммов.
Не впервые ли на этих соревнованиях я
почувствовал себя безраздельным хозяином помоста: мне были абсолютно
подвластны нервы, возможности. Достигнув запланированного результата в
троеборье, я попросил еще один подход в толчке для установления
мирового рекорда. Судьи дали разрешение, и в состоянии небывалого
подъема я зафиксировал над головой рекордный вес — 169 килограммов.
И вот я в поезде, на пути к Киеву, возбужденный и радостный. Всего
лишь несколько дней оставалось до Нового года, а старый закончился для
меня вполне удачно. И дело не только в том, что мне первому в стране
удалось перейти 400-килограммовый рубеж, показать несколько высоких
результатов, я чувствую себя возмужавшим, уверенным в своих силах,
готовым и далее вести борьбу с рекордами. Как невелика в спорте
граница, разделяющая понятия уверенности и самоуверенности! В этом я
убедился на собственном опыте во время следующего чемпионата страны, а
тогда... Тогда монотонно выстукивали свой ритм колеса вагонов. Почти
все думали, что я навсегда оторвался от Амбарцумяна.
А в это время Серго вышел на помост в своем
родном Ереване. Он начал жим с того веса, которым я закончил свое
выступление — с 127,5 килограмма — и легко покорил штангу. Потом он
еще дважды удачно подходил к штанге и выжал, наконец, 136 килограммов.
В рывке он поднял 130, толкнул 167,5 и набрал в сумме 433,5
килограмма, побив рекорд Магнера и опередив «чудо чистой расы» сразу
на 8 кг.
Серго продолжал наращивать силы. Встречи у
нас с ним никак не получались.
«Вреден север для меня», — отшучивался он.
Устав ждать реванша, я стал терять остроту и
беспокойство ожидания поединка. Он был далеко, а я здесь, живой,
прославленный. Со мной считались, меня хвалили, мне импатизировали
зрители. Я все чаще стал произносить речи. Меня внимательно слушали —
мне это нравилось. Серго уже был не в счет. Встреча с ним не
приближалась, а у остальных я продолжал выигрывать. Выступая, я всегда
был уверен в успехе. Стал меньше тренироваться, часто демонстративно,
чтобы заметили другие: мне, дескать, достаточно незначительных
нагрузок.
Я поверил, что талантлив, и надеялся на
удачу. В таком настроении я ждал первенства СССР 1939 года, которое
должно было состояться в Харькове. Спортивная форма — состояние очень
неустойчивое и хрупкое. Достаточно незначительной помехи — изменения
настроения, нарушения режима, ослабления нагрузки в тренировках, — как
разрушается это здание силы, теряются золотые крупинки, которые так
долго просеивались в длительных тренировках.
...Судья-информатор, как всегда, почтительно,
торжественным голосом объявил мои титулы и вызвал к штанге. Я вышел,
беспечно улыбаясь (откуда все это успело взяться?!), 117,5 кг.
Неожиданно для себя я почувствовал, что силы мои почти на пределе.
122,5. Опять тот же выход, та же манерность, вместо того чтобы
предельно сконцентрировать внимание. Как я выжал вес, — не помню. Меня
качало, я уходил с помоста, ничего не соображая.
Рывок мне советуют начинать со 115 кг. Ни в
какую! Только 120! В таком состоянии я не должен был этого делать, но
одна ошибка догоняла другую.
Наигранность постепенно уходит. Явно видна
моя озабоченность, суетливость. А зритель этого не прощает. Я терял
уверенность, терял ощущение победы. Все вдруг стало совершенно
безразличным. А попросту, наверное, было страшно.
— Позор! Иди же! — вдруг говорит мне
Шепелянский.
Второй подход — и снова неудача. В зале смех.
Что же дальше? Есть еще один подход. Если и
сейчас неудача, значит, получу нулевую оценку. Значит, поражение.
Поражение?! Да что же это, наконец, происходит?!
Вероятно, меня тогда выручила не воля, как
обычно пишут в таких случаях, а самолюбие. Оставалось несколько
секунд.
— Отойдите же, наконец! Дайте
сосредоточиться! — крикнул я вдруг всем, кто озабоченно толпился возле
меня.
Грубость. Со мной такого еще не бывало. Я
презирал себя за все — за унижение, за неудачу, за эту грубость. Но
нельзя слишком долго презирать себя: можно стать жалким. И тогда уже
ничто не поможет.
Я выиграл первенство. Победил с очень
посредственной суммой. Это был фактически срыв, несмотря на то что я
стоял на самой высокой ступеньке пьедестала. Но это была и победа.
Быть может, более важная, нежели та, что выражается в килограммах:
победа над собой.
Еду в Ереван, чтобы сразиться с Серго. На
этот раз я полон сил, полон разумной уверенности в себе.
Но Амбарцумян болен. И снова я выступал один.
Зрители в зале болели за своего земляка, несмотря на то что его не
было на помосте. Здесь Амбарцумян — чуть ли не национальный герой. Ну
что ж, тем почетнее будет моя победа — с таким приблизительно
настроением я выходил на помост. В тот вечер я установил новый мировой
рекорд в толчке — 170 кг 300 г и в троеборье — 422,5 кг.
Прощаясь, Серго говорил о встрече (в который
раз!). Я слушал его с улыбкой.
Мы встретились через год в Минске на XII
чемпионате страны.
Я поднимал флаг соревнований. Кто будет
опускать его — я или Серго?
Я был сильнее в толчке, он — в жиме. Рывок —
вот где решится наш спор. Это был случай, когда в ход вступала
тактическая борьба. Нужно было правильно построить подходы, точно
рассчитать свои силы.
«Прикрывая» свой жим, я начинаю со 122,5 кг.
Это почти мой предел. Серго, вижу сбит с толку. Он начинает со 120 и
идет на 130. Зачем?! Я не выжал 127,5, и этого следовало ожидать. Но
Серго не справляется со 130 кг. Это действительно неожиданно. Он
растерялся. А я берег свои силы. То же повторилось и в рывке.
Амбарцумян запросил 131,1 кг и не смог поднять их. У меня были верные
127,5. В толчке никаких неожиданностей не произошло. Мой результат в
толчке был самым большим в мире. Я поднял 167,5 кг. Серго — 160.
Флаг соревнований опустил я.
Этот чемпионат запомнился мне также
прекрасным выступлением Григория Новака, ставшим чемпионом Советского
Союза в полусредней категории. Он продемонстрировал незаурядное
мастерство в жиме, доказав, что мировой рекорд, установленный им
немного раньше в этом же сложном движении, был целиком закономерным.
(В 1939 году Новак выжал 118,1 кг, опередив знаменитого Туни.)
Киевлянин Новак — необычайно яркая фигура в
мировом тяжелоатлетическом спорте. Казалось, природа создала его для
штанги. Крепкий и ловкий 18-летний юноша однажды на пляже попался на
глаза известному тяжелоатлету мастеру спорта А. Конкину, и тот
пригласил его на тренировки. Рассказывают, что 63-килограммовый Новак
с первой попытки одолел штангу весом 75 кг.
Сын извозчика из Чернобыля — городка под
Киевом, — Григорий с малых лет привык помогать отцу перевозить грузы.
Потом он работал на строительствах, где также не гнушался тяжелого
физического труда. Итак, сила у парня была, а увлечение акробатикой
научило его владеть своим телом.
Прошло время, и весь спортивный мир заговорил
о нем, а журналисты нарекли спортсмена «фабрикой рекордов».
В 1940 году мне было присвоено звание
заслуженного мастера спорта. Техника и методика совершенствовались.
Перед ними открывались новые пути. 500 кг. Теперь эта цифра
упоминается почти всегда в интервью с тяжелоатлетами. Тогда впервые
заговорили об этом как о далеком будущем.
На тренировках я легко показывал 435 кг.
Этого было достаточно, чтобы бросить вызов Мангеру, который вернул
себе рекорд, набрав в троеборье 447,5 кг.
До сих пор у меня сохранилась большая
пожелтевшая афиша. Вот что на ней написано:
«22 июня состоится большой спортивный
праздник в честь открытия республиканского стадиона. На побитие
рекордов мира выступят Новак, Попов, Куценко, Хотимский, гимнасты
Демиденко и Ибадулаев».
В тот день никто из нас не выступил. В тот
день началась война.
В истребительном батальоне воевал Израиль
Механик. Среди красноармейцев был Григорий Новак. Ничего не было
слышно о Николае Шатове, Митрофане Косареве, Алексее Жижине.
Добровольцем в армию ушел Александр Бухаров. Меня военкомат направил в
танковое училище.
В холодных, мокрых сараях Кунгура мы изучали
боевую технику. А спорт? Только один раз я вспомнил, что я спортсмен,
когда старшина сказал: «Тебе для поддержки сил приказано давать две
порции супа». Танковое училище закончил я на «отлично», но на
передовую снова не попал. Меня оставили в училище.
Потом на Тагильском заводе мы ремонтировали
танки. Работали до 20 часов в сутки. Достойны ли мы были хоть
чем-нибудь тех, кто на фронте?..
В конце 1944 года по решению Советского
правительства группу ведущих спортсменов демобилизовали, чтобы они
наладили спортивную жизнь в районах, освобожденных от
немецко-фашистских оккупантов. Среди них был и я.
Шестого ноября мы с Николаем Лапутиным — моим
давним товарищем и соперником — шли по улицам освобожденного Киева. Мы
шли мимо руин, и радость встречи с родным городом омрачалась
увиденным.
Ноги сами несли нас на Красноармейскую улицу,
к республиканскому Дворцу физкультуры, в котором нам не раз
приходилось выступать до войны. Там мы встретили нескольких
спортсменов, которые, возможно, пришли сюда по той же причине, что и
мы.
Прошел месяц, и 12 декабря 1944 года в Киеве
в холодном незастекленном Дворце физкультуры состоялся спортивный
вечер. Не знаю из каких сил (их просто не было) я толкаю 171 кг!
Мировой рекорд!
Это были самые дорогие для меня килограммы и
самая большая победа за всю мою жизнь.
Первая послевоенная поездка.
В иллюминаторе самолета — игрушечные шпили,
соборы. Это Прага.
Война оставила свой след и в спорте. Мой
соперник Бичвард — бывший узник концлагеря, рассказывал жуткие эпизоды
из своей жизни. Лишь чудом удалось вырваться из плена известному в
свое время атлету Пшеничке — победителю Мангера и ведущих штангистов
Англии, США. Прага хорошо запомнила трагедию дней оккупации. В городе
сохранился домик, где была тюрьма гестапо, в которой погибли тысячи
чехословацких патриотов. Совсем рядом с Прагой было Лидице — село,
которое фашисты сравняли с землей.
Прага — удивительный город. У меня почему-то
было такое чувство, что я уже бывал здесь. И вместе с тем, осматривая
его кремль, храмы, памятники, блуждая по улицам мимо остроконечных
домиков с ребристыми крышами, солидных респектабельных строений
позднего времени, я как бы переходил из одной эпохи в другую,
воспринимая все увиденное с большим интересом.
Вот Вацлавская площадь — фактически широкая
улица, хребет города. А неподалеку еще одна площадь, Старомястская.
Она невелика по размеру, но именно с нее начал разрастаться когда-то
город. Здесь был базар, здесь происходили казни, митинги, народные
выступления. Старомястская ратуша являлась центром управления страной
в годы гуситского восстания. Здесь воевода Ян Жижка разрабатывал план
боя на Виткове, где была разгромлена конница крестоносцев. Без этой
площади невозможно представить себе историю страны. На башне
Старомястской ратуши — знаменитые пражские куранты «Орлой», творение
механика Гануша. 5 мая 1945 года, когда Прага восстала, ратушу
подожгли выстрелами из фашистского танка, куранты сгорели. После
освобождения города танкистами 1-го Украинского фронта по старым
чертежам сделали точную копию курантов, а в ратуше начали
регистрировать браки.
В Пражском Граде есть несколько прекрасных
исторических залов. Когда-то давно, в годы правления императора
Рудольфа II, Владиславский зал превратили в ярмарку для различных
художественных изделий и предметов. Дело в том, что у императора была
страсть к антикварным вещам, и свои коллекции он ставил превыше
государственных дел. Он всегда находил деньги для приобретения редкой
картины святых мощей или чего-нибудь сверхоригинального чего не было у
других. Зато, когда шла речь о других затратах — на армию, развитие
торговли, строительство и т.д., — правитель был не очень-то щедрым.
При нем был учрежден Испанский зал, где и хранились все его редкие
вещи.
Помимо «голицы мы побывали еще в пяти городах
Чехословакии: Пльзене. Простиеве, Моравской Остраве, Братиславе. Брно.
Самым популярным у хозяев из наших
спортсменов был Новак. В Праге свыше шестнадцати тысяч Новаков. Там
есть даже «Общество Новаков», где Григорий был избран почетным членом
общества и получил соответствующий значок. Но не только этим
объяснялась его популярность: за сто минут он во всех движениях побил
мировые рекорды. Пресса называла его «величайшим атлетом
современности».
Георгию Попову — «человеку неотступной
удачи», как величали его в местных газетах, удалось поднять в рывке
103,5 кг — это было на 2,5 кг выше мирового рекорда. Высокие
результаты показали и другие участники — и основные, и запасные в
команде — Жгенти, Шатов, Амбарцумян, Касьяник, Механик.
Больное колено помешало мне выступить в
полную силу. В первые дни пребывания в Чехословакии я обещал
установить мировой рекорд и должен был сдержать слово.
На заключительных соревнованиях, состоявшихся
в Праге, я показал в толчке 171,7 кг. Вспоминаю, какая наступила
тишина, когда информатор объявил, что это выше мирового рекорда. С
огромным напряжением беру штангу на грудь — полдела сделано. Последнее
усилие, и штанга зафиксирована над головой. Свое достижение я посвятил
жителям Праги.
Кое-кому из советских борцов достались
серьезнейшие соперники, но наши ребята выступили очень удачно. Большое
впечатление на чехословацких любителей спорта произвел москвич Белов,
которому удалось за три минуты одержать полную победу над одним из
наиболее сильных спортсменов Европы среднего веса Хамплем. Вне
конкуренции были тяжеловесы И. Коткас из Таллина и москвич А. Мазур.
«На что вам двое, — шутили чехи, — оставьте одного нам».
