Библиотека

НовостиО себеТренингЛитератураМедицинаЗал СлавыЮморСсылки

Пишите письма

 

 

 

Руфин Гордин

 
"Рассказы о Заикине".

Домой!

 

 

И все-таки шеф не отчислил Заикина. Он лишь подчеркнуто старался не замечать его при встречах и не отвечал на поклоны атлета, делая вид, что ему все равно и что этот русский ослушник для него не существует. Теперь Заикин был волен как птица. Оказавшись "вне закона", он делал что хотел. Никто не препятствовал ему летать, и друзья с завистью следили за тем, как аппарат Заикина реет в небе.
Главным ассистентом и наставником Заикина стал Жорж.
- Вам надо набить руку на посадке, мсье Заикин, - внушал он. - Это главное. Высота - пустяк, потом будете взбираться выше.
И Заикин "набивал руку". Он научился плавно и мягко касаться колесами земли, каким-то шестым чувством улавливая момент, когда нужно сбавлять обороты и браться за рукоятку.
Этот медведь, этот отчаянный русский "люттёр"- борец делал несомненные успехи. И Фарман, далеко не равнодушный к славе своей школы и к успехам ее питомцев, постепенно сменил гнев на милость. Он чувствовал, что этот русский, чья смелость и настойчивость вызывают изумление, станет настоящим пилотом-асом. А Фарман ценил мужество, ибо сам был мужественным человеком. Поэтому, встретив как-то Заикина, он изобразил на своем лице подобие улыбки, вынул изо рта неизменную трубку и сказал:
- Вот что, мон брав Заикин. Вам у меня больше делать нечего - вы доказали, что все умеете делать сами, - поэтому я назначаю вам экзамен на "бреве де пилот" и - адье. Иначе вы развратите мне всех остальных, - добавил он с кривой усмешкой.
Испытания Заикин сдал блестяще.
- Тре бьен! - односложно сказал шеф и крепко пожал ему руку. Это было примирение. Больше того:
Фарман предложил Заикину принять участие в авиационной неделе в Риме.
- Не могу, - односложно ответил атлет. - Меня ждет Россия.
Начались предотъездные хлопоты. Надо было купить ангар, запасные части, вызволить заложенные вещи, заказать рекламные плакаты, наконец, разобрать, погрузить и отправить все имущество, включая аэроплан, на родину. Нужны были деньги - и немалые. Но Пташниковы не отзывались. Наконец он получил телеграмму, заставившую его бросить все и выехать в Россию: мануфактуристы били отбой, не желая больше финансировать "авантюру" борца. Заикин был разъярен.
- Главное, ты не механик и в этом деле не смыслишь, - втолковывал ему одутловатый, не по годам расползшийся Николай Пташников.
- Отними от вас брюхо, тоже был бы человек,- зло выпалил атлет, и Пташников прикусил язык.
На семейном совете Пташниковы решили выдать Заикину деньги. Это решение принято было после долгих дебатов: масла в огонь подлило письмо старшего брата. "Как хотите, так и делайте, я могу свою часть уделить, но только знайте, что это артист, ловкий парень. Он может и надуть..."
"В ножик перед ними складывался, что сова сжимался, а душа так и кипит, - с негодованием рассказывал Заикин Куприну. - Для них, толстопузых, мечта человеческая - звук пустой. Взяли и растерли, как плевок".
Выдали деньги, но взамен приставили к Заикину "своего человечка" - Кузьму Травина, "чтоб не роскошествовал и попусту не транжирничал".
Травин - бесцветный, с вытянутой лисьей физиономией и бегающими глазками - следовал за атлетом как тень.
- Первым делом, господин хороший, нужно мои вещи выкупить, - решительно сказал Заикин, когда шофер такси вез их по Большим Бульварам.
- Не знаю, - пробормотал Травин. - Об этом не говорено.
- Зато я знаю, - рубанул ладонью Заикин. Заикин заказывал ангар, запасные части, рекламные плакаты. Счет пошел на тысячи. Травин всплескивал руками, стонал, что хозяева снимут с него голову, что никто не уполномачивал его тратить такие деньги. Но Заикин был неумолим, и соглядатаи, тяжело вздыхая, подшивал одну расписку за другой.
В Мурмелоне Заикина встретили так, словно он возвратился в родную семью после многолетнего отсутствия. Добрым напутствиям не было конца. В сердце у него шевельнулось что-то похожее на грусть. Он оставлял здесь частичку самого себя, людей, к которым привязался крепко и навсегда.
Больше всего сокрушался Лев Макарович Мациевич, которого уже связала с Заикиным душевная дружба, несмотря на то, что были они людьми разного склада и общественного положения. Мациевич - дворянин, получивший хорошее по тем временам образование, сердцем привязался к полуграмотному волгарю, потомку крепостных и недавнему бурлаку, чуя в нем незаурядные человеческие качества, широкую душу и своеобразный талант.
Заикин трогательно простился с Мациевичем. Они обнялись и расцеловались. Перед этим он без колебаний разрешил штабс-капитану совершить полет на его аэроплане, хотя Жорж, его ментор, и, конечно, Травин, были против. Жоржа он оттянул за рукав, а на Травина просто цикнул, когда тот промямлил, что-де "не ведено" и он, Травин, "доложит хозяевам".
Подошел и Ульянин.
- Может, и мне дозволишь, Иван Михайлович?
- Как не дозволить, Сергей Алексеич. Я тебя век помнить буду.
- А не боишься? Ведь я уже дважды колотил учебный самолет. Правда, Фарман сам виноват - дал мне аппарат с неисправным мотором "панар", да еще вдобавок битый-перебитый. Он и сам признал, что моей вины нет.
- Ну, коли сам признал, то мне нечего бояться,- усмехнулся Заикин. - У меня-то аппарат в исправности. Лети.
- А я не позволю, - неожиданно взвизгнул Травин. - Я буду жаловаться...
Заикин поднес к его носу увесистый кулак и смачно произнес:
- А это видал? Вот твой хозяин. А ежели ты его не признаешь - скатертью дорога. И вообще ты мне надоел. Вот-те бог, а вот порог. Бери билет в Одессу и катись. Скажешь там: Заикин велел.
Он схватил Травина, повернул его спиной и легонько поддал коленом.
- Вот и все. Теперь я свободен как птица. Еду в Россию. Жорж, Жан, собирайтесь!
...На Харьковском вокзале его встречал Ярослав-цев, а вместе с ним - толпа почитателей. Заикин был растроган. Он пожимал протянутые руки, улыбался, благодарил.
- Реклама, - подмигивая, шептал Ярославцев.- Будет полный сбор. В Сумах и Белгороде тоже афиши развесили, да и весь Харьков обклеили. Вон, гляди-ка. Заикин посмотрел туда, куда указывал Ярославцев. На станционной стене белела афиша: "Летун-богатырь Иван Заикин..." На фоне земного шара красовался портрет самого Заикина, а сбоку была намалевана смерть с косой.
- Здорово ты придумал, - одобрительно добавил антрепренер. - Особенно смерть с косой. На нее все и клюют.
- Я с ней, голубушкой, все время в горелки играю, - серьезно сказал Заикин.
- Придет время, и она меня догонит.
К ним подошел какой-то железнодорожный чин.
- Господин Заикин?
- Он самый. Чем могу служить?
- Вы должны заплатить за доставку груза пассажирской скоростью.
- А много ли?
Железнодорожник назвал цифру, и Заикин крякнул. Он вопросительно взглянул на Ярославцева, но тот отрицательно помотал головой, давая понять, что денег нет.
- А вы не могли бы подождать до послезавтра?- как можно любезнее произнес Заикин. - Отлетаю, будет сбор, тогда и расплачусь. А?
- Вы сами понимаете - дело казенное. Я своей головой отвечаю. Впрочем, если до послезавтра, то, пожалуй, можно, - нерешительно пробормотал он.- Только уж вы бумажечку-то подпишите. Он не подозревал, что слова эти, сказанные в шутку, обернутся самой настоящей правдой.
Добровольные помощники - борцы, любители, студенты - ставили ангар, ассистировали Жоржу и Жану, собиравшим аппарат. Желая хоть как-то отблагодарить их, а заодно и проверить машину, Заикин совершил несколько кругов над ипподромом. Аэроплан вел себя хорошо. Довольный, он отправился с визитами к губернатору и полицмейстеру: надо было оставить приглашения, а заодно получить разрешение на полеты.
- Летаете, значит? - осклабился полицмейстер, подписывая разрешение. - А когда сядете?
- Начальству виднее, - в тон ему ответил Заикин.
- То-то, - полицмейстер был явно доволен догадливостью атлета. - Тут у нас еще один летун есть. Гризодубов Степан. Направления неблагонамеренного. Боюсь, как бы не сел он... в местах отдаленных. С социалистами якшается.
- Ах, как нехорошо, ваше высокоблагородие, - притворно вздохнул Заикин. Он был заинтересован.- А на чем же этот Гризодуб летает?
- В том-то и дело, что он пока еще не взлетел, да и вряд ли мы дозволим это, - строго ответил полицмейстер. - Строит у себя в мастерской аппарат.
Любопытство Заикина было возбуждено. Распрощавшись с полицмейстером, он отправился на поиски Гризодубова. Это оказалось делом нетрудным: первый же встречный мальчишка провел его к мастерской изобретателя. Его встретил высокий черноволосый человек, с настороженным взглядом, на вид лет двадцати пяти. Пики усов придавали его лицу воинственное выражение.
- Что вам угодно? - подозрительно оглядел он Заикина, стоя в дверях.
- Я Заикин. Мне бы господина Гризодубова...
Незнакомец неожиданно улыбнулся, и эта улыбка преобразила его.
- Милости прошу, Иван Михайлович. Рад вас видеть.- Он посторонился, пропуская гостя.
- Слышал я про ваш аппарат. Хотелось бы взглянуть...
- Я еще не закончил сборку, - пояснил Гризодубов, пока они шли через сени во двор, где была мастерская, - но общее представление составить можно. Основные очертания взял я у Райтов, - доверительно продолжал он, - знаете, выпросил у механика синематографа кусок ленты со снимком аэроплана, ну и начал мудрить по-своему.
Чем дальше слушал Заикин, тем более удивлялся самоотверженности, упорству и золотым рукам этого самородка. Глядя на его биплан, еще не законченный сборкой, он видел, что это по-существу оригинальный аппарат с несущим стабилизатором, которого не было у Райтов. В небольшом сарайчике, заменяющем ему мастерскую, Степан Гризодубов построил и бензиновый двигатель - копию распространенного французского мотора Эсно-Пельтри. Но этого ему показалось мало, и он изготовил другой - сорокасильный мотор собственной конструкции.
- И это все здесь? В сарае?
- Да, здесь, - застенчиво ответил Гризодубов.- Все, кроме цилиндров. Этот орешек мне не удалось разгрызть - техника, как видите, не та.
- Низкий поклон мой прими, милый, - обнял его Заикин, переходя на "ты", что было верным признаком его благоволения к человеку.- Когда же ты полетишь?
- Да вот, думал, месяца через два. Надо успеть аппарат собрать, мотор опробовать. Ведь это я все между делом, без помощников...
- Исполать тебе, добрый молодец. А пока приходи посмотреть на мои полеты. Не придешь - обижусь. И вот что. Полицмейстер мне сказал, что ты у него на примете - с какими-то социалистами якшаешься. Так ты - того, смотри: полицмейстер-то у вас глазастый.
- Смотрю, - улыбнулся Гризодубов.
- И молчи.
- Молчу.
- То-то, - Заикин снова обнял его. - Люб ты мне, мастер, вот что. Пойдешь ко мне в механики?
- Спасибо на добром слове, Иван Михайлович, но только задумал я в Севастопольскую школу пилотов податься. Надобно летать научиться.
- Ну что ж, я тебя не неволю. А на полеты приходи.
Заикин возвращался к себе в самом хорошем расположении духа. Ульянин, Гаккель, Гризодубов... Не оскудела русская земля талантливыми людьми. Придет время, и не нужно будет ездить на поклон к Фарману - станет Русь крылатой без помощи иноземцев.
Лег он рано, но уснуть не мог. То ли разворошил мысли визит к Гризодубову, то ли завтрашний полет, - он долго ворочался с боку на бок. Какие-то смутные предчувствия томили его, и сон долго не шел.
Часов в десять утра к нему ворвался Ярославцев.
- Четыре кассы торгуют на полную катушку, - ликовал он. - Уже двенадцать тысяч есть. Должны еще поезда из Сум и Белгорода подойти. - Он зашагал по комнате, но, кинув случайно взгляд на Заикина,оторопел.
- Ты не заболел ли, часом? Эвон, какой желтый.
- Так... Ничего... Голову что-то ломит. Подай-ка полотенце. Да уксусом побрызгай. Как погода?
- Да так, ветерок подувает, - беспечно ответил Ярославцев. - Думаю, утихомирится малость.
Ипподром охватила живая людская стена. Ветер не унимался. Он игриво хлопал флагами, хлестал ветками деревьев, гнал по дорожкам пыльные смерчики. Жорж и Жан сосредоточенно готовили аэроплан к полету. Лица у них были хмурые.
- Нельзя летайт, мсье Заикин. Погода дрянь,- обратился к нему Жорж.
- Подождем, поглядим...
Губернаторскую ложу, расположенную прямо против серых длинных конюшен, заполнило высокоименитое харьковское общество. К столу арбитра, за которым восседали Заикин и Ярославцев, с разных сторон семенили двое. Одного Заикин узнал - это был полицмейстер. Другой - сухонький генерал, по виду кавалерист, при побренькивавших регалиях. Он опередил полицмейстера, задержавшегося для наведения порядка и инспекции чинов полиции, выстроенных на поле.
- Это вы Заикин? - подозрительно покосился на него генерал.
- Я, ваше превосходительство, - ответил атлет, вскакивая.
- Я запрещаю вам полеты! Да-с! Слышите?
- Слышу-с. Как прикажете понимать?
- А вот как: вы мне всех лошадей испортите, летая над конюшнями. Рысаки-орловцы, по десять тыщ за них плачено, трескотни пугаются.
- Помилуйте, ваше превосходительство, где же тогда летать? В России везде лошади и везде... генералы.
- Что-с? Я не ослышался? Вы равняете меня с лошадью?
- Позвольте, как можно...
- Не позволю! - распалился генерал. - Грубиян, невежа! Никаких полетов. Я иду жаловаться губернатору. - И генерал, бормоча, круто повернулся и зашагал прочь.
- Ишь, какой жаркий. Точно печка. Ну, видно, бог меня нынче уберег от полета. Ишь, ветрище какой, - довольно протянул Заикин.
Подоспел полицмейстер и, выслушав рассказ о генеральских претензиях, небрежно махнул рукой.
- Ничего не будет. Это у нас, как сочинитель Чехов описал, - свадебный генерал. Покипит и остынет. От старости заходится, - и полицмейстер красноречиво покрутил пальцами в воздухе. - Однако пора начинать, господин Заикин. Именитые особы прибыли.
- Боюсь, сегодня придется отменить полет. Очень сильный ветер, ваше высокобродие.
- Это как так?
- Очень просто: шмякнет аэроплан оземь, и конец.
- Э, нет, милейший. Губернатор с супругой прибыли, думские все, дворянство... Приказываю лететь. И без происшествий.
- Надо лететь, Ваня, - неожиданно вмешался Ярославцев. - Выручка за пятнадцать тыщ перевалила...
- Вот именно. Деньги собраны, разрешение дано. Извольте же лететь.
Заикин в сердцах пнул ногой стул и встал. "Идолы, им бы только потешить себя да мошну набить, а то, что я, может, рискую, на это им наплевать", - зло думал он. Странная колючая тоска сжала сердце. Он не видел трибун, не слышал выкриков, рукоплесканий.
Аэроплан подкатили ближе- к трибунам. Заикин неуверенно подошел, взобрался на сиденье, раскланиваясь во все стороны, как автомат. Мельком заметил, что его механики стоят как в воду опущенные. "За меня переживают", - подумал он, и на мгновение внутри у него потеплело.
Легкий аппарат тащило ветром, и трое дюжих рабочих с трудом удерживали его на месте.
- Давай контакт! - крикнул он и включил зажигание.
Мотор взревел, и "Фарман", будто подброшенный чьей-то рукой, почти без пробежки взмыл вверх. Тугая волна ударила Заикина, завыла в "снастях. Аэроплан бросало из стороны в сторону. Вдруг он накренился и стал падать вниз.
Он плохо помнил, что было дальше. Рули отказали. Последним усилием выжал ручку...
Грохот и треск слились с протяжным выдохом трибун:
- Убился! Убился!
...Заикин приподнялся; напрягая силы и выплевывая землю, забившую рот, поднял руку. Последнее, что он услышал, был разочарованный женский возглас:
- Кричали убился, а он жив!
Атлет пришел в себя уже в больнице. Лицо было обезображено, раны саднили. "Дешево отделались,- буркнул врач. - Через неделю на ноги поставим". Заикин был на ногах уже через два дня: богатырский организм внес существенную поправку в медицинский прогноз. Другие беды подстерегали его. Ярославцев сбежал. Выручка была опечатана. Кредиторы толпились у больничных дверей. Аппарат являл собой груду искореженного металла и дерева. Помог Степан Гризодубов и другие харьковские мастера. Вместе с Жоржем и Жаном они совершили невозможное - восстановили аэроплан за два дня. Заикин поднялся над Харьковом. Караван кучевых облаков плыл почти над самой землей. И Заикину казалось, что он срезает крыльями их бугристые, рваные края. Город лежал под ним, словно нагромождение кубиков.
На земле объявился Ярославцев. Он бил себя в грудь и клял за малодушие. Увидя, что Заикин простил его, Ярославцев оживился и зашептал:
- Харитонов и Картаманов, киношники, ленту сняли - "Полет и падение Ивана Заикина". Куш с них можно урвать. И пару копий. А? Как ты думаешь?
Заикин равнодушно махнул рукой.
- Давай: рви, кусай, захапывай.
Выручки едва хватило на расчет с кредиторами. А еще Пташниковы... Переезд... Жорж и Жан...
"Крест на мне - авиация. Только за какие грехи? - невесело думал он. - Не жаден, людей люблю, жалею, за славой не гонюсь".
"Хошь голову снеси - была б слава Руси",- вспомнилась ему Болгарская поговорка. Да, ради этой славы многое стоило претерпеть.




 

Предыдущая страница

В оглавление Следующая страница

 

 

 

 

 

оборудование автосервиса продажа
Hosted by uCoz