Библиотека

НовостиО себеТренингЛитератураМедицинаЗал СлавыЮморСсылки

Пишите письма

 

 

 

Руфин Гордин

 
"Рассказы о Заикине".

Прием Александра Куприна.

 

 

КупринОдесса магнитом тянула к себе Заикина. Много городов изъездил он в своих странствиях по России, но здесь, в этом шумливом и пестром, разноязыком и непостоянном городе, насквозь просоленном и продутом ветрами всех широт, дышалось как-то' удивительно свободно и легко.
Он приехал сюда в зените своей славы, перепоясанный в Париже лентой чемпиона мира, после триумфальных выступлений на борцовских коврах десятков городов. В антрепризе Петра Ярославцева двадцативосьмилетний Заикин был звездой первой величины.
Едва он появился на Дерибасовской, как борца тотчас облепили поклонники.
- Иван Михалычу - морской привет!
- Рады видеть!
- Почетному гражданину Одессы - виват! К Заикину протиснулся щеголевато одетый молодой человек, увешанный какими-то брелоками. От него исходил густой парфюмерный запах, и Заикин, потянув носом воздух, шутливо произнес:
- Гляди, Илья Михайлыч, мухи-то облепят - пятнистый станешь.
Это был один из вездесущих одесских репортеров Илья Горелик, устроивший в прошлый приезд трескучую рекламу Заикину. Статьи его были густо сдобрены цветистыми словами и выражениями, вроде "Голиаф русской земли", "неповторимый Атлант, коему под силу удержать свод небесный", "Геркулес, змеей обвивший..." От этого "Геркулеса, змеей обвившего" Заикину было особенно не по себе, словно его кто-то выругал, но друзья уверили его, что это лучшая и самая высокая похвала. И Заикину пришлось смириться.
Горелик со свойственной ему бесцеремонностью тотчас ухватил борца за рукав и, не внимая протестам Ярославцева, постоянно сопровождавшего Заикина, потащил его в кафе Фанкони.
- Ему же нельзя пить, господин Горелик. Завтра начинается чемпионат.
- Кофе, дорогой Петр Данилович, черный кофе, единственный и неповторимый напиток, подающийся только у Фанкони, и беседа с друзьями за столиком...-частил репортер, увлекая Заикина.
- Знаю я этот кофе,- брюзжал Ярославцев,- напоите до положения риз. Чего же ты молчишь, Ваня!-взмолился наконец антрепренер.
Заикин добродушно улыбался, а Горелик продолжал свое:
- Такая встреча-и не отметить. Грех на вашей душе, уважаемый Петр Данилович. Поклонники и почитатели таланта Ивана Михайловича вам этого не простят, да-с.
Ярославцев безнадежно махнул рукой, но продолжал неотступно следовать за ними.
- Не бойсь, Петя, я не поддамся. Поговорим и разойдемся,- успокоил его Заикин.
Горелик предупредительно распахнул перед ними дверь, и они очутились в полутемном зале.
Час завсегдатаев еще не наступил, и поэтому кафе было скупо освещено. За столиками восседали одиночные посетители, лениво потягивая знаменитый кофе. Горелик звонко щелкнул пальцами, и перед ним тотчас выросла фигура официанта.
- Артист,- одобрительно сказал Заикин.- Прямо как нечистая сила явился. Только серного духу не хватает. Хотя ты, Илья Михалыч, вроде как серным духом и пропитан.
Официант осклабился.
- Если господа желают, и адский дух подадим. У нас для солидного клиента ничего не жалеют.
- Неужто в меню есть адские блюда? - притворно удивился Заикин.
- Нет, так будут,- успокоил его Горелик.- Для вас, Иван Михайлыч, все из-под земли добудем.
- Ну, так подать мне самого главного чертяку на золотом блюде!-засмеялся Заикин.
- Сей момент устроим, -Горелик с таинственным видом поманил к себе официанта.- А что, Александр Иваныч еще не был?
- Никак нет-с. Они позднее будут.
- Это ты про кого?-поинтересовался Заикин.
- Александр Иваныч Куприн, новомодный писатель. Служил в армии, вышел в отставку. Был актером, маркером, репортером, токарем, кочегаром, грузчиком, циркистом. Богатой жизни человек, одним словом. Армейское начальство анафему ему провозгласило за "Поединок", а...- тут Горелик понизил голос и оглянулся,-лейтенант Шмидт руку жал. Горький свое восхищение выказал, Лев Толстой благословил...
Заикин слушал этот монолог со смешанным чувством любопытства и удивления. Дворянин, офицер, и вдруг - грузчик и токарь, циркач и кочегар. Видно, жизнь беспощадна не только к простому люду. Писатель... Его, крестьянского сына, бурлака, своим горбом и мускулами завоевавшего известность, всегда с неодолимой силой тянуло к "мысленным людям", к тем, чей труд озарен вдохновением.
Он рассеянно слушал болтовню репортера и все ждал, когда появится Куприн. Тяжелые плюшевые портьеры то и дело раздвигались, пропуская очередного посетителя-франтоватого офицера с нарядной дамой или напыщенного щеголя, бородатого дородного купчину или сухощавого интеллигента в пенсне. "Он, наверно, высок, бледен, .непременно в пенсне. У него высокий лоб и густая грива",- думал Заикин о Куприне и все ждал появления человека, который бы соответствовал его представлению о знаменитом писателе.
И, конечно, он равнодушно скользнул взглядом по фигуре, которая выросла на пороге. Это был приземистый квадратный человек с красным обветренным лицом, заканчивавшимся остроконечной каштановой бородкой, и мускулистой шеей. На лице посверкивали раскосые татарские глаза с прищуром, доброжелательно, цепко и спокойно рассматривавшие все вокруг. Под широким слегка вдавленным носом кудрявились усы. Старенький, видавший виды пиджак, обтертый по краям, топорщился на нем. Казалось, что его обладатель вырос из него, но почему-то так и не решился купить себе новый.
И все-таки, несмотря на заурядную внешность, было в этом человеке нечто такое, что приковывало к нему внимание. То ли этот взгляд, впитывавший в себя все, что лежало в поле его зрения, необыкновенно живой и пронизывающий, то ли исполненная внутреннего достоинства и силы осанка. И лицо и осанка входили в непримиримое противоречие с одеждой незнакомца. Заикин, успевший повидать за годы своих странствий множество самых разнообразных людей. научившийся распознавать их, просто не знал, к какой категории отнести этого человека. Он был похож и на торговца и на борца, на владельца какого-нибудь питейного заведения и на сельского учителя...
Ярославцев и Горелик, увлеченные разговором, не обратили внимания на вошедшего. Между тем к нему подскочил официант и застыл, обратившись в слух.
Заикин невольно пожал плечами. "Видно, важная птица,- подумал он.- Ишь, как перед ним гнется".
Поднял голову и Горелик. И мгновенно с ним произошла трансформация. Он взвился в воздух, петушком скакнул к незнакомцу, и лицо его при этом сложилось в сладчайшую и даже чуть подобострастную улыбку.
- Пожалуйте к нам, Александр Иваныч,- зачастил он.- Окажите честь посидеть с нами.
- Окажу,- спокойно произнес незнакомец, и только в это мгновение Заикин понял, что перед ним знаменитый писатель Куприн.
Куприн подошел к столику, отодвинул стул и грузно сел.
- Ну-ка представь нас, друг любезный,-сказал он Горелику.
Ярославцев и Заикин церемонно поклонились, назвав себя. Куприн весело и внимательно оглядел, словно ощупал, Заикина.
- Слыхал, как же. Знаменит, великолепен. Прямо колосс родосский. Вот ведь каких образцовых человеков матушка Русь тачает.
Смущение, даже робость, сковавшие Заикина в первые минуты знакомства, быстро прошли. Куприн тотчас начал говорить ему "ты", словно они были знакомы бог весть сколько лет. Этот переход запанибрата был таким естественным и таким сердечным, что Заикин воспринял его как нечто само собой разумеющееся. Но язык у него самого долго не поворачивался говорить Куприну "ты": он сознавал превосходство своего нового знакомца.
Глядя ему прямо в глаза своими просверливающими насквозь узкими глазками, Куприн дотошно расспрашивал Заикина. И тот, вообще-то не любивший расспросов, помимо своей воли раскрывался перед ним.
- Волгарь, значит. Бечевой хаживал. Обычное дело. И меня жизнь потрепала. Только вот поводырем не был и пастухом тоже да и лед набивать не приходилось.
- Наш брат, мужик, на всякую работу сгоден,- усмехнулся Заикин.-Не зря говорится: "Бывает, и грабли стреляют". "Коли брюхо с голоду пучит, оно тя всему научит".
Куприн раскатисто захохотал. А потом, посерьезнев, сказал:
- А вот в грамоте так и слабехонек. Скверно,брат.
- А на что мне,- беспечно ответил Заикин.- Вот она, моя грамота,-и он похлопал себя по груди.--Все едино книжки писать не буду - каждому свое.
- Ну хорошо, а читать тебя не тянет? Я вот много писал о цирке. Люди знающие - Горький. Толстой-хвалят. А тебе разве не интересно?-И Куприн испытующе взглянул на него.
- Мир не без добрых людей. Почитают-расскажут, коли интересно.
Куприн пожал плечами.
- Вот возьмусь я за тебя - выучишься.
- Брались всякие,-шутливо протянул Заикин,- да только силенок не хватало. К столику пробрались вездесущие одесские газетчики. Один из них - среднего роста, с небольшими усиками, бородкой и грустными глазами-подсел к Куприну, прервав их разговор.
- А, Левенгард,-обрадовался Куприн и потряс ему руку да так, что тот сморщился, но не промолвил ни слова.-А я только что славно побеседовал с твоим коллегой.
Левенгард вопросительно поднял брови.
- С тем, немытым,- задорно блестя глазами, продолжал Куприн.- Он, видишь ли, просил у меня интервью. По зрелом размышлении и для пользы дела я решил встретиться с ним в...-Куприн выдержал паузу, и все тотчас обернулись к нему,- ...бане.
Левенгард прыснул. Засмеялись и остальные.
- Да, в баньке. Постегали мы друг друга вениками и заодно побеседовали о моих литературных планах. Репортер стал наконец чист, и думается мне, статейка, которую он тиснет в газете, тоже будет чище.
- Вечно вы подшучиваете над нашим братом, Александр Иванович,- укоризненно произнес Левенгард. - Нехорошо. Вам ведь довелось побывать в нашей шкуре. Небось не сладко пришлось.
Он быстро и обиженно выпалил эти слова.
- Ну, не обижайся,- люблю пошутить.- Куприн примирительно положил руку на плечо репортера.- Тебя-то я не буду разыгрывать. Вы знаете, господа, это ему обязан своим появлением на свет "Гамбринус". Он привел меня туда и познакомил с Сашкой-музыкантом, от него я услышал и Сашкину историю.
Левенгард просиял. И снова выпалил - это была вторая фраза, сказанная им за все время сидения за столиком,-своей странной, невнятной скороговоркой:
- Единственное, чем я горжусь в жизни, Александр Иванович.
Поднялся Ярославцев, озабоченно вытащил из жилетного кармана большие серебряные часы.
- Пора, Ваня, в цирк. Надо поразмяться.
Заикин покорно поднялся, хотя ему очень не хотелось уходить от этих людей, каждый из которых был начинен удивительными историями, от Куприна, к которому он почувствовал странно крепкую привязанность, точно тот был близким, давно знакомым человеком.
Он церемонно поклонился всей компании и отодвинул уже плетеный стул, как вдруг Куприн тоже встал и решительно произнес:
- И я с вами.
- Мы в цирк Малевича,-уточнил Ярославцев.
- Ну и что же. Я там свои человек.
Газетчики зароптали. Им не хотелось покидать насиженные места и жариться на свирепом южном солнце. Не хотелось и упускать Куприна, несмотря на то, что тот беспрестанно подтрунивал над ними, делая это, впрочем, добродушно.
- Сидите, коллеги,- и Куприн жестом пригвоздил их к стульям.- Я вернусь сюда через час.
Когда они вышли, он сказал, пряча в усы усмешку:
- Теперь они будут ждать меня до третьих петухов.
На пути к ним присоединился невысокий поджарый человек в легкой полотняной блузе. Человек этот нес длинный плоский чемоданчик. Видно, они с Куприным были накоротке, потому что называли друг друга Сашей и Колей. "Коля" - Николай Дмитриевич Кузнецов - был художник, выученик, а затем и профессор Петербургской академии художеств. Вскоре, после того как он получил звание академика, Кузнецов поселился с Одессе.
Куприн познакомил их, со значением добавив, что картины Кузнецова висят в Третьяковской галерее в Москве, что он живописец знаменитый, был дружен с Петром Ильичом Чайковским. А потом Куприн и Кузнецов стали оживленно беседовать о какой-то выставке передвижников, на которой картины Кузнецова имели шумный успех. И Заикин в который раз подивился умению своего нового знакомого вести разговор о самых различных вещах, с самыми различными людьми. И всегда собеседникам Куприна - будь то борец или артельщик, журналист или простой грузчик - с ним интересно.
В полутемном здании цирка было прохладно и стоял тот специфический цирковой запах-влажных опилок, человеческого пота и навоза, без которого цирк, казалось, вообще немыслим. Из проходов на арену ложились снопы света, в которых роились тысячи пылинок.
Заикин притащил гири и стал разминаться. Ярославцев, Куприн и Кузнецов уселись в кресла первого ряда и наблюдали за точными и красивыми движениями атлета, за игрой его мускулистого тела.
Неожиданно Куприн ловким движением перемахнул барьерчик и подошел к Заикину. В глазах его поблескивали лукавые искорки.
- Поборемся, Иван Михалыч,- предложил он, - Я знаю один приемчик-тебе ни за что не вырваться.
Заикин осторожно положил двухпудовик на опилки и разогнулся. Он был заинтересован.
- А что за приемчик, Лексан Иваныч?
- Двойной нельсон. Держу пари - не вырвешься. Заикин скептически хмыкнул.
- Ну ладно. Только ежели вам станет не по себе-скажите.
- Я и сам боролся,-с какой-то детской обидой в голосе произнес Куприн.- Не с новичком дело имеешь.
- А если вырвусь?-задорно сказал Заикин.
- Ставлю шампанское,- охотно подхватил Куприн.
- Вон и свидетели сидят,- кивнул Заикин на Ярославцева и Кузнецова, тоже заинтересовавшихся поединком борца и писателя.
Куприн расставил ноги, и нагнувшийся Заикин ощутил на своей шее его сильные руки, сцепленные в мертвой хватке.
- Жми сильней, Лексан Иваныч! - приказал он. Куприн побагровел от натуги, но атлет стоял, не шелохнувшись.
- Ну, а теперь попробуй разжать, Михалыч,- выдохнул он.
Заикин стал осторожно разводить плечи, решив пощадить самолюбие Куприна. Но тот не сдавался: писатель был силен не по-интеллигентски и упрям.
- Ишь, нашла коса на камень,-хмыкнул Заикин, продолжая помаленьку разжимать пресловутый купринский захват.-Держи крепче, Лексан Иваныч, а то упустишь.
Куприн не отвечал. И тогда Заикин сильным движением развел плечи. Руки Куприна соскользнули с шеи, и сам он мягко рухнул на опилки. Заикин не сразу понял, что произошло. Обернувшись, он увидел бледные лица Кузнецова и Ярославцева, вскочивших со своих мест.
-Медведь симбирский, не мог полегче!-крикнул ему антрепренер.
Куприн был без чувств. Кликнули служителя. Он протрусил на арену с большим ковшом. Кузнецов расстегнул Куприну ворот, а вконец растерявшийся Заикин попрыскал на него водой.
Писатель шевельнулся,открыл глаза.
- Эх, Лексан Иваныч, нешто нельзя было предупредить,- расстроенно сказал атлет.
Куприн повел головой во все стороны, слабо улыбнулся.
- Нельзя, волжская ты свая. Самолюбие не позволило. Ты, небось, не любишь кому-нибудь уступать? Ну и я не люблю. Но тут, видно, придется.
Он тяжело поднялся, хлопнул Заикина по спине и серьезно сказал:
- Да, брат, с тобой вряд ли кому по силг.м тягаться. Хотел было я не в свои сани сесть, да конь меня сбросил. Ты и впрямь ломовой конь, Михалыч.
- Экий чудо-экземпляр природа сотворила,- восхищенно протянул Кузнецов.- Вы мне должны позировать,-обратился он к Заикину.-Отказа не приму.
Борец удивленно вскинул брови.
- Писать картину с тебя будут,- ухмыляясь, пояснил Ярославцев.
- Это можно.
- Ну ладно, други, пошли разопьем шампанское,- прервал их Куприн, окончательно пришедший в себя. - Проиграл я, никуда не денешься. Видно" тебя на прием не возьмешь.
- Не возьмешь. Многие пробовали, - немцы,. французы, турки, итальянцы, японцы-да не осилили,- весело подтвердил Заикин.- Чемпионский пояс не зря мне даден.




 

Предыдущая страница

В оглавление Следующая страница

 

 

 

 

 

Hosted by uCoz